Автобиография. Старая перечница

Хмелевская Иоанна

Замерзнув, я наугад двинулась влево, дошла до конца автомобильного ряда и не нашла своей машины. Меня уже била дрожь, обратно я шагала быстрее, не знаю, сколько стометровок преодолела, но не напрасно. Моя «вольво» стояла последней в правом ряду. Я проворно запрыгнула внутрь и покатила к выходу.

На третьем этаже обнаружились шлагбаум, касса и при них худощавый негр. А вот откуда у меня взялась квитанция на парковку? Должно быть, нашла в машине и автоматически зажала в кулаке. Негр за кассой пощелкал клавишами и заявил — с меня причитается двадцать два евро. Я полезла в портмоне.

Ну так и знала! Денег не хватало. Вся моя наличность, с мелочью, составляла лишь двенадцать евро. Откуда взять еще десять?

Деньги у меня,

разумеется, были. И кредитные карточки тоже. В сумке. А сумка осталась в отеле. У меня потемнело в глазах при одной мысли о том, что вот сейчас придется выходить из машины и карабкаться по всем этим проклятым ступенькам. В полном отчаянии я попросила негра подъехать со мной к выходу из гаража, там, на земной поверхности, я заплачу ему все до копеечки и еще сверх того. А потом отвезу его обратно к этой его чертовой кассе. Он не пожелал, уж не знаю почему. Заплачу двойную цену! Опять не желает. Но у меня нет здесь столько денег, а я загораживаю дорогу другим машинам. Ну хотите, вот эти часы отдам за недостающие евро?

Часов он тоже не хотел. Кажется, больше всего ему хотелось избавиться от меня. Опять пощелкал кнопками своей кассы и выдал мне квитанцию, затем махнул рукой, прогоняя меня, и поднял шлагбаум. Благородный человек!

На следующем этаже опять шлагбаум, касса и негр, только немного потолще. Теперь в кошельке у меня не было уже ни гроша, и я в отчаянии призналась, что денег у меня нет. А он в ответ — квитанции достаточно. Поднял шлагбаум, я от радости буквально сорвалась с места. Ох, как хотелось мне выбраться из этих холерных подземелий! Страж подземелий бросился чуть не под колеса моей машины, отчаянно размахивая руками. Кажется, я поспешила свернуть раньше, чем надо, он лихорадочными жестами пытался убедить меня выбрать верную дорогу наверх. Я хотела этого не меньше его, включила задний. Бедный негр пытался раздвоиться, ведь ему еще надо было махать на тех, кто норовил въехать на покинутое мною только что место. Водители ничего не понимали. На одностороннем въезде в гараж наткнуться на встречную машину, которая к тому же пятится задом, — радость маленькая. Просто необъяснимо, как мне удалось никого не зацепить, но я все же избавила подземелья и их обитателей от своего присутствия. Огромная надпись на стене SORTIE (выход) буквально бросалась в глаза. И как я ее не заметила?

До сих пор я так и не знаю, осталась ли я должна гаражному негру десять евро. Может, следовало тогда еще раз наведаться в гараж и отдать доброму человеку долг? Но знаю другое — ни за какие деньги, даже за десять тысяч евро, я не смогла бы проделать этот путь во второй раз. Вот если бы за сто тысяч… но все равно еще хорошенько бы подумала.

До сих пор не было удобного случая воткнуть в «Автобиографию» языковые перлы Моники. Страну, где она родилась и откуда ее увезли малышкой, внучка посетила уже шестнадцатилетней девушкой. Польский внучка, конечно же, знала, даже говорила на нем, но воспитывалась на английском языке, и он был для нее родным.

Так захотел Роберт. Пусть ребенок скорее адаптируется, пусть чувствует себя свободно в стране, ставшей его второй родиной, а то разовьются комплексы и т. д. Сам он с Моникой разговаривал исключительно по-английски, и счастье еще, что Зося говорила только по-польски.

Ведь дело в том, и пора открыто признать это, что наша полония, то есть поляки, постоянно живущие за рубежом, во всяком случае значительное их большинство, польский знают из рук вон плохо, зато болтать на нем обожают. И слушать их смешно и грустно. Родным языком они оперируют по принципу «твоя моя не понимай», запас слов мизерный. Общаясь с канадскими поляками, мое бедное дитя выросло в полнейшем убеждении, что родилась она в стране пустоголовых олухов и недоразвитых кретинов.

И этой точки зрения Моника придерживалась до того момента, пока не начала путешествовать по миру. Разумеется, в Канаде у них гостили и бабушка, и прабабушка,

которые польский знали отлично и в умственном отношении на полных кретинов не тянули, но ведь это могли быть исключения — подумаешь, две изюминки в праздничном пироге. Но наконец Моника побывала во Франции, где проживает немало поляков, а затем и в Польше, — и польских олухов с кретинами в этих странах оказалось не так уж много. В чем Моника лично убедилась, к большому своему удовлетворению. А за олухов и кретинов на всякий случай перед соотечественниками извиняюсь.

На мой взгляд, нам, полякам, ближе языки романской группы, чем германской, хотя в польском прорва заимствованных у немцев всяких шлафроков (халатов), спацерков (прогулок), хебелей (рубанков) и прочих вихайстеров (без понятия, что означает это немецкое слово, хотя миллион раз называла им всякие непонятные штуковины).

Вторая моя внучка, Каролина, тоже двуязычная, польско-французская. Если она говорит по-польски, полякам в голову не придет, что школу она закончила французскую, точно так же как французы ни в жизнь не догадаются, что она не француженка. С одного языка на другой Каролина переходит незаметно для себя, с легкостью необыкновенной, и говорит на обоих языках без всякого акцента. А вот еще одна моя внучка, если заговорит по-польски, любой догадается — выросла девочка в доме, где говорят по-английски, такой у нее ужасающий акцент… Да и не у нее одной. Ее двоюродная сестра, старше на целое поколение, лишь после трех месяцев пребывания на родине овладела, можно сказать, родным языком и произношением.

Из всех моих знакомых лишь один человек одинаково свободно владеет польским, немецким и датским. Это Алиция. Понятия не имею, как для датского уха звучит ее акцент, а вот что касается немецкого, немцы не сомневаются — их собеседница австриячка.

Но вернемся к Монике. Ей дарован природой счастливый языковой дар, я бы сказала — дух языка, и если она сама изобретает какие-то новые словечки, то непременно в соответствии с этим духом.

Лексикон Моники пополнился таким оборотом, как «не хохочи меня», а также всевозможными причастиями и деепричастиями, действительными и страдательными, настоящего и прошедшего времени, которые изобретались ею с легкостью необыкновенной. Как-то она ответила маме, заставлявшей ее что-то съесть:

— И я потолщею аки бык! Нет, аки баран… Нет, аки этот, ну, что в лесу… ага, кабанка!

Как-то мы все сидели в парижском бистро. Весь день гоняли по Парижу, ноги гудели от усталости, а есть хотелось безбожно. К вечеру сумки наши напоминали баулы — накупили всего по мелочи: дешевые сувениры-химеры из собора Парижской Богоматери, шейные платки с парижскими мостами, пепельница с Триумфальной аркой, упаковка камамбера, три парика из «Самаритянки» и…

Отступление. Однажды мы с Зосей и Моникой решили проверить, вернувшись в гостиницу, чем же набиты наши сумки. Почему такие тяжелые?

С младых лет я знала, что положено приличной женщине держать в сумочке: пудреницу с зеркальцем, губную помаду, расческу или щетку для волос, носовой платок… И ничего больше. Сигареты, в случае надобности, обязан предложить спутник дамы, он же за все расплачивался, документы даму не интересовали, она даже не знала, что это такое. Ключи? Какие ключи? Прислуга всегда откроет дверь. Познания я эти почерпнула из книг. Чтиво то еще — должно быть, довоенное…

Так вот, вытряхнули мы содержимое своих сумок и принялись откладывать лишь необходимые вещи. Давайте по порядку. Паспорт, загранпаспорт, документы на машину, права и ключи от зажигания, страховки — уже целая куча. Портмоне и кошелек с мелочью, тоже порядочный вес, кредитные карточки, ключи от квартиры, пудреница с зеркальцем, пишущие орудия, носовые платки, вроде бы легкие, но все же… Пилка для ногтей, сигареты, зажигалка, походная пепельница — это у меня, зато у них больше косметики. Календарик, блокнотик. Пожалуйста, только самое необходимое!