Автобиография

Гийон Жанна

Через время пришла Пасха, когда я с великой радостью и посвященностью приняла свое первое причастие. В этой обители я оставалась до дня Святой Троицы. Поскольку моя вторая сестра была учительницей во втором классе, она требовала, чтобы всю неделю ее занятий я проводила в этом классе. Ее манеры, столь противоположные манерам первой сестры, побудили меня оставить свою прежнюю набожность. Я более не ощущала того свежего и радостного пыла, который охватил мое сердце во время первого причастия. Увы! Он продлился так недолго. Мои проступки и падения вскоре возобновились и удалили меня от забот и обязанностей религии.

Поскольку я была очень высокой для своего возраста и по этой причине пользовалась большим вниманием матери, она стала заботиться о моей прическе и нарядах, стараясь показать меня обществу и беря с собой за границу. Она чрезвычайно гордилась той красотой, которою Бог наделил меня для Своей славы. Тем не менее, эта красота была превращена мной в источник гордыни

и тщеславия. Несколько женихов приходили ко мне свататься, но поскольку мне еще не исполнилось и двенадцати лет, отец и слышать не хотел о браке. Я любила читать и закрывалась надолго в одиночестве, чтобы беспрерывно предаваться чтению. Когда племянник моего отца посетил наш дом, отправляясь с миссией в Китай, это произвело решающее действие на мою абсолютную посвященность Богу. В то время я прогуливалась со своими компаньонками. Когда я вернулась, он был у нас дома. Мне рассказали о его святости и о том, что он говорил. Я была столь тронута, что вдруг внезапная печаль охватила мое сердце. Я проплакала весь остаток дня и ночь. Рано утром в великом отчаянии я пошла встретиться со своим исповедником. Я сказала ему: «Как это возможно? Отец мой, неужели я окажусь единственной погибшей в своей семье? О, помогите же мне в моем спасении». Он был весьма удивлен, видя меня в таком горестном состоянии, и утешал меня, как только мог, не считая меня такой уж плохой особой.

Когда мне случалось поддаваться искушениям, то я вела себя послушно, четко повинуясь правилам и старательно во всем исповедуясь. Со времени этого визита к исповеднику, моя жизнь приобрела более размеренный характер. О Бог любви, как часто Ты стучался в дверь моего сердца! Как часто Ты устрашал меня видимостью внезапной смерти! Но все это производило на меня лишь временное впечатление. Вскоре я возвращалась к своей неверности. На этот раз Ты совершенно захватил мое сердце. В какую печаль я теперь окуналась, когда была Тебе неугодна! Какие это были сожаления, восклицания и рыдания! Кто бы мог подумать, видя меня тогда, что это обращение продлится всю мою жизнь? Почему же Ты, о мой Боже, совершенно не забрал мое сердце, когда я абсолютно жертвовала его Тебе. Если Ты не забрал его тогда, то почему Ты позволил ему вновь противостать? Ты достаточно могуществен, чтобы удержать его, но Ты, оставив меня на самое себя, проявил свою милость, чтобы глубина моего беззакония послужила победе твоей благости.

Я немедленно стала практиковать все, что обязана была делать. Общее исповедание я совершала с великим раскаянием сердца, искренне исповедуя все известные мне прегрешения со многими слезами. Я так изменилась, что меня едва узнавали. Я больше старалась не совершать ни одного намеренного греха. Когда я исповедывалась, то во мне с трудом находили грех, подлежащий отпущению. Я обнаруживала в себе мельчайшие проступки, и Бог благословил меня в том, чтобы одержать победу над многими недостатками моего характера. Осталась лишь некоторая вспыльчивость, которую мне трудно было победить. Но коль скоро мне случалось проявить какое–либо неудовольствие, даже по отношению к слугам, я просила у них прощения, дабы покорить свой гнев и гордыню, ибо гнев есть дитя гордыни. Истинно смиренный человек никому не позволит вывести себя из состояния равновесия. Равно как гордость умирает последней в душе, так и вспыльчивость разрушается последней во внешнем поведении человека. Окончательно умерщвленная душа не находит в себе гнева.

Существуют люди, столь исполненные благодати и мира, что, ступив на путь света и любви, они думают, что продвинулись весьма далеко. Но они очень ошибаются, рассматривая так свое состояние. Это вскоре станет им ясно, если они искренне захотят проверить две вещи. Первая состоит в том, что если их природа еще жива, горяча и сильна (здесь я не имею в виду людей необузданного нрава), то они обнаружат, что время от времени допускают грехи, в которых основную роль играет волнение и чувство. Даже в эти моменты они стараются усмирять и подавлять их. (Но когда чувства подавлены совершенно и вся вспыльчивость ушла — это еще несравнимо с состоянием, о котором я говорю.) Они обнаружат, что иногда в них просыпаются некоторые проявления гнева, которые сладость благодати все же удерживает. Они бы легко согрешили, если бы каким–то образом уступили этим движениям.

Существуют люди, которые считают себя весьма мягкими, потому что их ничто не расстраивает. Но я говорю не о таких людях. Мягкость, которая никогда не подвергалась испытаниям, часто не является настоящей. Люди, которых всегда оставляли в покое, из–за чего они казались святыми, начинают совершать целый ряд странных грехов, подвергаясь воздействию досадных происшествий. Они считали свою природу мертвой, но на самом деле она была спящей, так как ничто ее не будило.

Я продолжала свою религиозную практику. Закрываясь на целый день, я предавалась молитве и чтению. Все свои сбережения я отдавала бедным, даже нося полотно в их дома. Я учила их катехизису, и когда мои родители обедали вне дома, я приглашала бедняков на обед, служа им

с великим уважением. Также мне удалось прочесть труды Св. Франциска де Саля и жизнеописание Мадам де Шанталь. Оттуда я впервые узнала, что такое умственная молитва и тогда я стала умолять своего духовника научить меня этому виду молитвы. Поскольку он меня не учил, я предпринимала, хоть и безуспешно, собственные попытки научиться ей. Не умея задействовать свое воображение, я тогда думала, что молитва не может происходить без формирования определенных идей и интенсивного мышления. Я была весьма старательной и усердно молилась, чтобы Бог даровал мне этот дар молитвы. Все, что я видела в жизни Мадам де Шанталь, меня очаровывало. Каким ребенком я была, думая, что мне следует подражать всему, о чем я читала! Я давала все обеты, которые она давала Богу. Однажды я прочла, что она положила имя Иисуса на свое сердце, следуя совету: «Положи меня как печать на сердце свое». Для этой цели она взяла раскаленное железо, на котором было выгравировано это святое имя. Я была весьма опечалена, что не могу сделать того же. Тогда я решила написать это священное и обожаемое имя большими буквами на бумаге, а затем с помощью лент и иголки прикрепила его к своему телу в четырех местах. В таком положении оно было у меня долгое время.

После этого я обратила все свои помыслы на то, чтобы стать монашкой. Поскольку моя любовь к Св. Франциску де Салю не позволяла мне думать о какой–либо другой обители, нежели основанной им, я часто ходила просить монашек принять меня в их монастырь. Я часто тайком убегала из отцовского дома и упрашивала монашек принять меня туда. Несмотря на то, что они охотно соглашались, даже с временным для себя преимуществом, они никогда не осмеливались впустить меня, так как весьма боялись моего отца, о чьей любви ко мне они были хорошо наслышаны. В этой обители находилась племянница моего отца, которой я многим обязана. Судьба была не слишком благосклонна к ее отцу. Это в некоторой степени заставляло ее зависеть от моего отца, которому она рассказала о моем желании. Хоть он ни за что на свете не воспрепятствовал бы такому доброму призванию, однако, он не мог без слез слышать о моем желании. Поскольку в то время ему случилось находиться за границей, моя кузина пошла к моему исповеднику, дабы просить его запретить мне посещать обитель. Он не осмелился этого сделать, из страха навлечь на себя возмущение обители. Я все еще желала быть монашкой и крайне докучала своей матери, прося ее отдать меня в этот монастырь. Она не хотела этого делать, не желая опечаливать моего отца, который в то время отсутствовал.

Глава 5

РАЗУ ЖЕ ПО ВОЗВРАЩЕНИИ ДОМОЙ мой отец очень серьезно заболел. В то же самое время моей матери также нездоровилось, и она находилась в другой половине дома. Я одна оставалась с ним, будучи готовой оказать любую помощь, на которую только была способна, проявляя всевозможные знаки внимания из побуждений самой искренней любви. Я и не сомневаюсь в том, что мое усердие было ему очень приятно. Я исполняла самую черную работу, занимаясь ею тайком, когда слуг не было на месте. Этим я желала, как умертвить самое себя, так и должным образом показать почтение к словам Иисуса Христа, о том, что Он не пришел для того, чтобы ему служили, но дабы послужить другим. Когда отец просил меня читать ему, я читала с таким глубоким посвящением, что он был удивлен. Я помнила те наставления, которые мне давала моя сестра, а также все те восторженные молитвы и восхваления Бога, которые я выучила.

Она научила меня прославлять Тебя, о мой Бог, во всех Твоих деяниях. Все, что открывалось моему взору, побуждало меня поклоняться Тебе. Если шел дождь, я мечтала, чтобы каждая его капля превратилась в любовь и хвалу Тебе. Мое сердце неосознанно питалось Твоей любовью, и мой дух беспрестанно был поглощен мыслями о Тебе. Казалось, мое существо разделяло все то доброе, что совершалось в мире, стремясь лишь к тому, чтобы сердца всех людей соединились в любви к Тебе. Такое отношение настолько укоренилось во мне, что я смогла пронести его даже через самые большие мои испытания.

Моя сестра немало помогла мне, укрепив во мне эти добрые побуждения. Я часто проводила с ней время, и любила ее, так как она проявляла по отношению ко мне огромное внимание, обращаясь со мной с исключительной нежностью. Несмотря на то, что судьба не вознаградила ее соответственно ее происхождению или добродетели, она всегда проявляла милосердие и любовь, как ее к тому обязывало ее положение. Моя мать исполнялась завистью, боясь, что я так сильно любила сестру и так мало ее саму. Оставив меня в мои юные годы на попечение своих служанок, а позже и вообще саму, теперь она требовала, чтоб я находилась только лишь в доме. Нисколько не беспокоясь об этом раньше, теперь она желала, чтобы я всегда находилась при ней, и с большой неохотой терпела мое общение с кузиной.