Автобиография

Гийон Жанна

Как раз перед рождением моего первого ребенка, домашние были вынуждены много обо мне заботиться. Таким образом, мои испытания были несколько смягчены. В самом деле, я была так слаба, что этого было достаточно, чтобы вызвать хоть каплю сострадания даже у самого равнодушного человека. Их желание иметь детей было настолько велико, что они постоянно боялись, чтобы я каким–нибудь образом не причинила себе вреда. Однако по мере приближения родов эта забота и нежность сходили на нет.

Однажды, когда моя свекровь обращалась со мной очень резко, я назло ей притворилась, что испытываю резкую боль, чтобы заставить ее беспокоиться. Но когда я увидела, что эта маленькая хитрость причиняет им слишком много страданий, я им сказала, что мне уже лучше. Ни одно существо не было столь подавлено слабостью, как я в то время. Кроме постоянного чувства тяжести, у меня было такое странное отвращение ко всякой еде, за

исключением некоторых фруктов, что я не могла переносить даже вида пищи. У меня были частые обмороки и сильные боли. После родов я еще долгое время была очень слабой.

Всего этого было достаточно, чтобы научиться терпению, и я, наконец, обрела силы принести все мои страдания к Господу. Со мной случилась лихорадка, которая так меня истощила, что по прошествии нескольких недель, я едва могла делать какие–либо движения или даже убрать свою постель. Когда я стала поправляться, на груди у меня образовался нарыв, который решено было вскрыть в двух местах, что причинило мне ужасную боль.

И все же, эти болезни казались мне только тенью несчастий по сравнению с моими страданиями в семье, которые ежедневно возрастали. Действительно, жизнь для меня была так утомительна, что даже смертельные болезни меня не пугали.

Вопреки всему рождение ребенка улучшило мою внешность. И соответственно, послужило возрастанию моего тщеславия. Я была рада, что вызываю у людей такое внимание. Мне случалось выходить на прогулки в общественные места (хоть это было редко), и, находясь на улице, я надевала маску тщеславия. Я снимала перчатки, чтобы показать свои руки. Возможно ли большее безумие? Всякий раз после того, как со мной случались подобные слабости, я горько плакала дома. Однако, как только представлялся новый случай, я снова их совершала. Мой муж терпел значительные убытки. Это меня странным образом терзало. Не то чтобы я жалела о потерях, но мне казалось, что я являюсь причиной всех злоключений в семье. С каким удовольствием я жертвовала временными благословениями! Как часто у меня появлялось желание даже вымолить свой хлеб, если бы Бог повелел мне это сделать. Но моя свекровь была неумолимой, когда именно она приказывала мне молиться обо всем этом. А для меня это казалось совершенно невыносимым.

О мой драгоценный Господь, я никогда не могла молиться об этом мире, или о мирских вещах. Никогда мое трепетное к Тебе обращение не было испачкано земной грязью. Нет, мне легче было бы отречься абсолютно от всего ради Твоей любви и наслаждения Твоим присутствием в царстве не от мира сего. Я полностью пожертвовала собой для Тебя, ревностно моля о том, чтобы наша семья лучше молила о подаянии, нежели допускала по отношению к Тебе какое–нибудь оскорбление. В своем разуме я извиняла свекровь, говоря себе: «Если бы мне самой пришлось копить и экономить, я бы не была так безразлична к убыткам. Я пользуюсь тем, что мне ничего не стоило, и пожинаю то, что не сеяла». Однако подобные мысли не вызывали у меня сожаления о потерях. Я даже рисовала себе приятные картины нашего переезда в благотворительный приют. Ни одно положение не казалось мне столь ужасным, как мои постоянные домашние гонения.

Мой отец, который нежно меня любил, и которому я оказывала безграничное почтение, ничего об этом не знал. Бог так допустил, чтобы на некоторое время и он был недоволен мною. Моя мать постоянно говорила ему о том, что я неблагодарна, не оказываю им почтения, что всецело отдаю себя только семье мужа.

Родители были против меня. Я не виделась с ними так часто, как следовало бы. Они же не знали о той ситуации, в которой я оказалась, и что мне приходилось терпеть, защищая их. Эти жалобы моей матери и неудачная семейная жизнь несколько уменьшили любовь моего отца ко мне, но это длилось недолго. Моя свекровь упрекала меня, говоря: «Пока ты не пришла в наш дом, несчастья не обрушивались на нас». С другой стороны моя мать желала, чтобы я протестовала против своего мужа, чего я никогда не позволяла себе делать. Финансовые потери одна за другой продолжали происходить в семье, так как король урезывал значительную часть наших доходов, и это кроме тех огромных денежных сумм, которые мы потеряли из–за Отеля де Лонгвиль. Я не находила себе покоя посреди этих несчастий. Ни одному смертному не под силу было утешить меня, или дать мне совет. Моя сестра, которая дала мне образование, ушла из этой жизни. Она умерла за два месяца до моего бракосочетания. И у меня не было больше никого, кому я могла бы довериться.

Я должна признаться, что нахожу отвратительной необходимость говорить так много о своей свекрови. Я считаю, что моя собственная нескромность, капризная природа, и частые проявления недостатков несдержанного характера явились причиной стольких моих испытаний. Хоть мне и было присуще то качество,

которое в мире именуют терпением, однако у меня не было ни склонности, ни любви к несению креста. Их отношение ко мне, хоть оно и выглядело столь безрассудным, не нужно истолковывать с мирской точки зрения. Нам следует смотреть ввысь, и тогда мы увидим, что все это направляется рукой Провидения для пользы нашего вечного блага. Теперь я укладывала свои волосы самым скромным образом, никогда не подкрашивалась и, желая подчинить все еще владевшее мной тщеславие, редко смотрелась в зеркало. В чтении я ограничивалась книгами религиозного характера, такими как сочинения Фомы Кемпийского или труды Франциска де Саля. Я читала их вслух для назидания слуг, в то время как служанка укладывала мои волосы. Я подчинялась тому, чтобы быть одетой по ее вкусу, что освобождало меня от больших неприятностей. Это также исключало возможности проявления моей тщеславной природы. Я не знала, как я выглядела со стороны, но им всегда нравился мой внешний вид, и поэтому по поводу платья они не имели ко мне претензий. Если в какой–нибудь день я хотела выглядеть лучше, оказывалось, что на самом деле это было хуже. Чем более безразличной я была в отношении своего наряда, тем лучше я им казалась. Однако сколь часто я не посещала бы церковь, все это было не столько ради поклонения Богу, сколько ради желания показаться людям. Другие женщины, завидуя мне, были убеждены, что я подкрашиваю лицо. Они говорили об этом моему исповеднику, который упрекал меня, хоть я и уверяла его, что невиновна. Часто мне случалось говорить что–либо для собственной похвалы, и я искала случая возвысить саму себя посредством умаления других. Эти ошибки постепенно исчезли, но позже я очень сожалела, что их совершала. Я часто строго проверяла себя, записывая свои плохие поступки, неделя за неделей и месяц за месяцем, чтобы увидеть, насколько мне удалось стать лучше и измениться. Увы! Этот труд, каким бы утомительным он не был, приносил мало пользы, потому что я полагалась на свои собственные усилия. Я действительно очень желала измениться, но мои благие пожелания были слабыми и апатичными.

Однажды мой муж так долго отсутствовал, а мои испытания и неприятности дома были так велики, что я решилась отправиться к нему. Моя свекровь решительно не отпускала меня. Только когда мой отец вмешался в эту ситуацию, настаивая на том, чтобы я ехала, она позволила мне поехать. Приехав, я нашла мужа практически при смерти. Из–за неприятностей и волнений он очень изменился. Он не в состоянии был закончить свои дела, не имея сил наносить необходимые визиты. Он скрывался в Отеле де Лонгвиль, а Мадам де Лонгвиль проявила ко мне большое расположение.

Я выходила в свет, и он страшно боялся, чтобы я не обнаружила этим его присутствия. В гневе он приказывал мне вернуться домой. Но любовь и перенесенная мною долгая разлука с ним, возобладали надо всем этим, и он вскоре успокоился, согласившись терпеть мое присутствие. Он держал меня подле себя восемь дней, не позволяя мне удаляться с его поля зрения. Боясь, как бы подобное заключение не сказалось негативно на моем здоровье, он пожелал, чтобы я пошла на прогулку в сад. Там я встретила Мадам Лонгвиль, которая, увидев меня, очень обрадовалась.

Я не могу выразить всей той доброты, которую я встретила в этом доме. Все домашние слуги оказывали мне почтение, стараясь опередить друг друга в предупредительности, и, восхищаясь при моем появлении моему умению себя держать. Я не вступала в разговор ни с одним мужчиной, с которым мне случалось оставаться наедине. Я никого не пускала к себе в карету, даже если это был кто–либо из родственников, если только рядом со мной не было моего мужа. Не было ни одного правила приличия, которое бы я не соблюдала должным образом, дабы избежать какого–либо подозрения со стороны мужа, и не стать предметом несчастья для других людей. Потому что все вокруг только и думали, как бы развлечь или склонить меня к чему–либо мне чуждому.

Внешне все вроде бы выглядело благоприятно. Печаль настолько превозмогала и нарушала спокойствие моего мужа, что мне постоянно приходилось терпеть проявление его капризов. Иногда он угрожал выбросить ужин через окно. Я сказала, что этим он причинит мне неприятность, так как у меня был прекрасный аппетит. Я рассмешила его и смеялась вместе с ним. До сих пор, печаль сопровождала все мои старания, омрачая его любовь ко мне. Но Бог наделил меня как терпением, так и любезностью в том, чтобы не грубить в ответ на его реплики. Дьявол, который пытался возбудить во мне обиду, был вынужден отступить в посрамлении из–за благодати, которая была дана мне в помощь. Я любила моего Бога и не желала Его разочаровывать. Поэтому в глубине души я и печалилась по поводу того тщеславия, которое я все еще в себе находила и которое была еще не в силах искоренить из своего сердца.