Автохтоны
Шрифт:
– Да, – согласился Маринин муж, – очень мило.
– Скажите, а вы правда прочли мои мысли или примем это за совпадение? Я предложил бы остановиться на втором варианте. Тогда нам всем будет легче.
– Примем за совпадение, – легко согласился Маринин муж.
Человечек на экране подбежал совсем близко, вот-вот выпрыгнет наружу… Приоткрытый рот, вытаращенные глаза, слипшиеся от пота волосы. Какой это клуб? Он не узнавал эмблему.
Вода из крана вилась тонкой прозрачной веревочкой,
– Спасибо, солнышко, – сказал Маринин муж. – Я пошел, ага? – И, уже ему: – Спокойной ночи.
В спальне, подумал он, наверняка тоже бегают маленькие бесшумные человечки.
– Вы ему понравились. – Марина расставляла вымытые тарелки в сушилке. – Вообще он избегает посторонних.
Психи обладают удивительной чуткостью. Угадывают по лицу, по глазам. Отсюда эта иллюзия чтения мыслей.
– Он у вас очень красивый, знаете, – сказал он, чтобы утешить ее в ее одиночестве и отчаянии. – Никогда не видел такого красивого человека.
– А он не человек. – Марина вытерла руки бумажным полотенцем и, скомкав, выбросила мокрую бумагу в мусорное ведро. – Он сильф.
– Простите, кто?
– Сильф, создание воздуха, дитя света. Вы ведь читали Парацельса? – Она прикрыла глаза и процитировала, словно бы огненные буквы горели у нее под веками: – Итак, они суть люди и племя: умирают вместе со зверьми, ходят вместе с духами, едят и пьют вместе с людьми…
Опять Парацельс.
– Давно, – повторил он, – когда-то давно. Помню смутно.
Такая игра, да, такая игра. Конечно, не человек. Пришелец или сильф. Неспособный к труду и заработку безумный красавец и его очень обыкновенная жена. Им так легче.
– А почему вместе со зверьми?
– Парацельс думал, что у них нет бессмертной души, – пояснила она, – ну, как у животных. На самом деле это не так. Не так. На самом деле они просто… ну, становятся частью целого. Когда, ну, уходят. Как капли воды становятся морем. А потом опять могут стать каплями воды. Я вижу, вы не верите. А зря.
– Марина, – сказал он осторожно, – я не то чтобы не верил… Но я за всю свою жизнь не видел ни единого сильфа.
– Наверное, вы просто не обращали внимания. – Она пожала круглыми плечами. – Они ведь тоже не всем показываются, Сильфы, лесные люди… ундины. Но в городе, конечно, в основном сильфы, остальным просто негде жить. – Она поглядела на него искоса и нерешительно проговорила: – Может быть, вы хотите поиграть с ним? Мне не жалко. Я же вижу, вы так на него смотрели…
– Нет. Нет, что вы! Я просто… ну, любовался.
– Любоваться, это же и есть от слова любовь. А они не как мы. Они легкие. Им просто все. Но это не потому, что у них нет души, нет. Просто она… другая… легкая. А он меня любит.
– Марина, – сказал он, – я не сомневался. Знаете, давайте я спать пойду. Вы когда встаете?
– Рано, – она виновато взглянула на него, – я на пять будильник ставлю. А ему не мешает. Они ведь не спят, сильфы… Не умеют.
Он помялся:
– За то, что я вас побеспокоил… Сколько я должен?
– Нисколько. – Она улыбнулась этой своей скрытой улыбкой, – вы ведь помогли донести сумку. Считайте, я вас как бы наняла. Взаимные услуги, вот и все.
– Вы же, наверное, ну, скудно живете?
Три плазмы, хрусталь… Двухкамерный холодильник.
– Да мы ведь на еду не тратим совсем. Еще соседке хватает. У нас соседка, бабушка, она и правда бедная. Я вам постелю в гостиной, на диване, если вы не хотите, ну…
– Не хочу. И, скажите, можно выключить футболистов? Чтобы не бегали?
Она покачала головой.
– Футболистов выключить никак нельзя, – сказала она.
Обои в цветочек, сервант… Плоский блеск фанеровки. Что-то двигалось по краю глаза, неустанно, мелко и быстро, отражаясь в лакированном шпоне. Футболисты. Маленькие молчаливые футболисты. Пахло кофе, резко и остро, прекрасный, прекрасный запах. Он торопливо перебирал вчерашние события. Ах, ну да… Хорошо, он вчера сообразил купить зубную щетку и бритву в этом их магазинчике напротив «Криницы». Иначе было бы совсем противно.
На кухне Маринин муж сидел спиной к двери, наблюдая за бегающими фигурками, и пил кофе.
– Кофе будете? – спросил Маринин муж не оборачиваясь.
Марина, надо полагать, уже ушла, «Криница» открывается рано. Очень рано. А значит, он остался один на один с безумцем.
– Запеканка в холодильнике. – Маринин муж не отводил взгляда от бегающих фигурок. – Вам ведь как всегда?
Чистая линия скулы, маленькое, чуть заостренное ухо.
Кофе был хороший. Лучше даже, чем в «Синей бутылке».
– Это не Стивенсон.
– Простите?
Маринин муж повернулся к нему. Радужка прозрачных светлых глаз сливалась с белком.
– Я о названии. У Стивенсона «Сатанинская бутылка». Не синяя. Сатанинская. Синяя – это у Брэдбери.
Похоже, бутылки пользуются литературным спросом, подумал он.
– Да, – сказал Маринин муж. – Кстати, вы заметили? У всех этих историй одна и та же мораль. Утешение можно найти только в исконном содержимом. Простодушный пьяница знает, что ему надо, и потому получает то, что хочет. Он не даст уловить свою душу в сети иллюзий – и остается в выигрыше. Но кофейня так называется не из-за Брэдбери. Из-за инклюзника. В таких бутылках держали инклюзников. Гомункулюсов. Закупоривали и держали.