Автохтоны
Шрифт:
– Маскировка.
А ведь с них станется проверить…
– Послушайте, – сказал он терпеливо. – Это же бред. Выдумка. Какая связь с космосом? Какие эмиссары? Какие послания? Он же санитаром был, не знали? Эфир, морфий. Пенициллина не было, а морфия хоть жопой ешь. Отсюда и глюки. Нет никаких записей, Воробкевич все придумал. Раскручивает Баволя, вот и придумал. И про записи, и про хрустальный шар… Это пиар-кампания, понимаете? Пиар. Кампания.
– Тут-то вы и прокололись, – сказал властелин колец, до сих пор молчавший и лишь выпускавший
Тот, что с перхотью, полез в карман пуховика. Карман был глубокий, Викентий шевелил там рукой нервно и осторожно и, наконец, извлек нечто, умещающееся в ладони и завернутое в мятую коричневую замшу.
Он смотрел, как Викентий бережно разворачивает замшу, и думал, что дело затягивается. Если он не придет на открытие, Воробкевич обидится. К тому же надо успеть зайти за Мариной.
– Вот. Руки держите за спиной, – сказал нервный.
– Только он разбит, – сказал Викентий, – не уберегли. Не сохранили. Жаль.
На ладони Викентия, в мягкой бурой шкурке лежало хрустальное яйцо. Надбитое, словно бы кто-то, пытаясь надколоть скорлупу, не рассчитал и слишком сильно тюкнул о край стола. Трещины обегали мягко светящуюся поверхность, но все равно было видно, что там, в молочной опаловой глубине, что-то движется.
Он наклонился поближе, все еще со сцепленными в замок за спиной руками. Клоунов злить не хотелось.
Там, внутри, время от времени заслоняя непонятный источник внутреннего света, перемещались тени. Одна вдруг придвинулась к внутренней поверхности яйца. Он моргнул.
– Они иногда подлетают совсем близко, – шепотом сказал Викентий.
Лицо было искажено трещинами и сколами, но явно не принадлежало человеку. Птица? Насекомое? Что там у Уэллса было? Он так давно читал Уэллса, что забыл.
Существо смотрело на него какое-то время, потом моргнуло и отвернулось. Взмах крыльев – и опять ничего, только свет и дальние красные холмы, освещенные крохотным, тусклым солнцем. Небо было густо-синее, с фиолетовым отливом, небо высокогорья. На дальних холмах белели какие-то строения. Колонны, шпили… Крылья у существа были радужные. Как у бабочки. Он бабочек терпеть не мог. Даже дневных.
– Липа, – сказал он, – фейк… Китайское говно.
– Ему лет сто, этому говну, – сказал Викентий. – Как минимум.
– Фигня. Подделка. Дешевая электроника. Кстати, откуда оно у вас? И давно?
Викентий осторожно завернул кристалл в замшу и спрятал в карман.
– Когда вы устранили Баволя…
– Да не трогал я вашего Баволя. Меня тогда еще и на свете не было. Его током убило. Несчастный случай.
– Врет, – сказал нервный, – нарочно отпирается. Хочет выведать больше. Никакой он не инопланетный эмиссар. Просто агент спецслужб.
– Агент спецслужб действовал бы тоньше, – возразил Викентий.
– Вы как дети, право. Агенты, пришельцы. Пропавшие записи. И яйцо Всевластья, made in China.
– Нет, – ответил Викентий неохотно. – Мы старались. И теорему Пифагора им показывали. И числовой ряд. И световыми сигналами, и так. Никакой реакции.
– Визуалка. Рэндомизация. Сложная. Алгоритм. Если окончательно разбить эту штуку, там будут микросхемы, и… и микросхемы.
– Вы нас провоцируете. Чтобы мы ее разбили. Окончательно уничтожили артефакт.
– Да нет же. Играйтесь, бога ради, кто мешает?
– Вернемся к записям. Они у вас? Или вы их уничтожили? Вы же врали насчет враждебной группировки. Врали, да?
Он расцепил руки и помассировал замерзшие пальцы.
– Ладно, – сказал он. – Так и быть. Не могу вам сказать всего, но не только вы поддерживаете связь с другими мирами.
Порыв ветра ударил в фанеру, загораживающую окно, и она отозвалась, глухо и тоскливо. Второй порыв сопровождался липким шлепком мокрого снега.
– Но меня опередили, – продолжал он.
– Кто? – быстро спросил Викентий.
– Не знаю. Я надеялся, – он сокрушенно вздохнул, и облачко пара сорвалось с его губ и, расширяясь, поплыло прочь, – что, если я подниму шум, эта третья сила как-то проявит себя… И мы сможем их вычислить.
– Да? – Викентию очень хотелось верить. За спиной Викентия властелин колец недоверчиво крутил головой.
– Я не ошибся. Меня преследовали. На меня напали. На меня покушались. Там, в сумке, – все мои вещи. Остальное сгорело. Вы идиоты. – Он выбросил руку, словно пытаясь схватить Викентия за плечо, и тот торопливо отшатнулся. – Охотитесь за мной, а они тут, буквально под самым вашим носом…
Не лучше было бы сказать «под самыми вашими носами»? Их же трое.
– Внедрились… как знать, может, и сюда? Кто-то из вас, один из вас! Вы давно друг друга знаете?
Все трое переглянулись.
– Все-таки гонит, – неуверенно сказал нервный.
– Да? Интересно, куда это ты ездил неделю назад? – спросил Викентий.
– К одной женщине, – сказал нервный, – не твое дело.
Ага, подумал он. А вслух сказал:
– Нам надо действовать вместе. Иначе они нас переиграют. Я не претендую на записи Баволя. Я даже не знаю, что там. Формула абсолютного топлива?
– Нет, – печально сказал Викентий, – там возможность контакта. Без посредников, напрямую. С огромным количеством миров. По крайней мере, в пределах Солнечной системы.
Любой продвинутый йог, подумал он, любой обкуренный отморозок напрямую и без посредников контактирует с сонмищем миров.
– Что, в Солнечной системе так уж много населенных планет?
С чего все взяли, что инопланетный разум априори лучше, чем особь одного с тобой биологического вида, трясущаяся в маршрутке в окружении таких же особей? Он представил себе сонмища инопланетных разумов, трясущихся в аналогах маршруток унылым инопланетным утром.