Автоликбез
Шрифт:
Отыграв и отпотев со сладкой истомой во всех без исключения членах, я сел в машину и рванул в роддом, к жене: понятно, что, отвезя ее рожать, я посещал ее каждый день.
Каково же было мое удивление, когда из окна высунулись ее подружки и сообщили мне, что «муж уже приезжал и привез ей огромный букет роз. Его по местным правилам нельзя было передать через приемную, и потому мы спустили веревку и подняли его в окно».
Да, когда я сегодня смотрю на своего старшего сына (вообще-то, среднего, потому что в первом браке у меня тоже сын – Костя), то всегда вспоминаю Витьку – он был первым.
Мало того, недели
В третий раз Витька меня потряс тем, что, когда я вернулся из какой-то редакционной командировки, Маша, живущая с сыном на даче, рассказала мне, что за эту неделю пару раз появлялся Витька на своем «серебристом чудовище». Он зашел в калитку, выгрузил из багажника какие-то продукты, принес два ведра воды, спросил о проблемах и уехал.
Два ведра воды! Те, кто знал Витьку, понимали, что эти два ведра для него – подвиг. Тут самая пора настала рассказать о том, что мой друг Витька был болен. Неизлечимо. Он был просто обречен. Диагноз – рассеянный склероз. Знал ли он сам об этом, я не знаю. Я тогда не знал. Нести что-то весом более пяти килограммов для него было невозможно. А тут – два ведра!.. Самое потрясающее, что я его об этом не просил, я просто сказал, что уезжаю в командировку. Это он уже сам вычислил, что Маша остается с ребенком одна, на даче, и, может быть, ей потребуется помощь. У вас есть такие друзья?
Дальше – больше. Мне предстояла командировка в самый бандитский регион Союза – в киевское предместье Боярку по письму в редакцию об убийстве молодого парня за то, что тот отказывался пить спирт с коллегами по работе. Когда Витька узнал об этом, заявил безапелляционно: «Я поеду с тобой. У меня машина и пистолет».
Почему-то я не мог сказать тогда Маше, что в Боярку мы едем вдвоем. А, вспомнил: Витька взял с собой девочку, и мне казалось, что ее присутствие кладет тень и на меня. Я взял билет на поезд Москва – Киев, показал его Маше, она проводила меня на вокзал, к поезду, а потом я, когда она исчезла, из поезда этого вышел, нашел на стоянке «серебристое чудовище» Виктора, сел в него, и мы втроем рванули на колесах в Киев.
С тех пор прошло много лет, и никто и ничто не сможет заставить меня забыть те поздние морозные боярские вечера, когда я, один как перст, стоял на остановке автобуса, а кодла молодых ребят, по домам которых я только что прошел, расследуя убийство их товарища, пульсировала и клокотала буквально в 20 метрах от меня, выслеживая, сопровождая от дома к дому, но не рискуя зацепить как следует: побить, убить, все-таки – корреспондент, все-таки – из Москвы, из «Комсомольской правды».
Они пока думали, а я стоял один на остановке, мерз – было около минус двадцати, они потихоньку приближались, смелели при виде одинокой фигуры под фонарем…
И вдруг издалека послышался, нарастая, рев форсированного мотора, заполыхали по горизонтам галогенные фары, и в начале улицы появилось «серебристое чудовище» моего друга Витьки, а я знал, что под его сиденьем всегда лежит пистолет! Как же я торжествовал тогда!!
Видно было всем нам, как он идет по снегу и льду в спортивном режиме, с заносом, ясно было, что своими
Потом по этой командировке у меня в «Комсомолке» вышла статья, и я молчаливо посвятил ее Витьке.
Женщин у него было много, и всех их он называл одним и тем же словом: человечек. «Понимаешь, – говорит, – такой человечек замечательный. Сидим в машине, а она мою коленку гладит и шепчет: «Виктор Евгеньевич, я вас еще в школе полюбила – вы были в десятом, а я во втором!»»
«Ты знаешь, человечек мне попался потрясающий, я думаю: поцеловать не поцеловать, не дай бог спугну, все-таки первый раз встречаемся. А она в халатике ходит по всей квартире, и вдруг пола этого халата распахивается, и я вижу, что под ним – ничего! Тут уж я принял единственно верное решение…»
Он был женат, но жена, узнав диагноз, его бросила. Да, может быть, она Витьку бы бросила и безо всякого диагноза – он был не прост. С ним было нелегко. А он ее продолжал любить больше всех тех «человечков» и часто потому нарывался на неприятности.
Однажды он застал у нее, то есть у себя, в своей бывшей квартире своего друга. Тот открыл дверь и предстал во всей своей расслабленной красе. Витька закипел, пытался что-то выяснить, пройти в квартиру, к жене, но не получилось: друг спустил его, немощного, с рассеянным склерозом, с лестницы. Я, вообще, удивлялся в то время, как он ходит: ноги он мог переставлять на лестнице или улице только руками, цепляя их за брючины. И вообще: не было для меня горше зрелища, чем идти за Витькой по лестнице вверх.
Витька с лестницы скатился, отлежался, оклемался и спустился к своему автомобилю, где под водительским сиденьем, как вы помните, всегда лежал пистолет. Системы пистолет был не русской, потому что служил Витька во Вьетнаме командиром автовзвода. Попал однажды под ракетный обстрел своих же, и осколок ракеты засел в его позвонке, сломав всю его жизнь.
А взял тогда, в тот вечер, Витька из-под сиденья не пистолет, а газовый баллончик, который тоже был в нашей стране в те времена редкостью и свидетельством принадлежности к высшему, неконтролируемому обществу. Взял его и поднялся опять на свой этаж к своей квартире. Позвонил еще раз. И еще раз вышел его вальяжный мощный друг – без опаски вышел, как хозяин и женщины и ситуации, а Витька – в морду ему из баллончика!
Вырубился тот, рухнул на пол. Тут уж Витька – Бог ему судья – ногами его обслужил и сковородкой, взятой из кухни, по голове добавил.
Жена, красивая, как для Витьки и положено, женщина, сжав лицо руками, не проронила ни звука, только стояла и смотрела на схватку самцов, как и подобает породистой самке.
Витька сделал свое дело и молча уехал. Приехал к нам и все рассказал. Мы его пожалели. Я знал, что он постоянно, но ненавязчиво для окружающих болеет. Но никогда не говорил с ним об этом – Витька появлялся, исчезал, принося в наш дом только радость. Но однажды, когда я был на работе, он позвонил мне из больницы, и голос его был панический: