Автоматная баллада

Уланов Андрей Андреевич

– …а мое – не послушать твое предупреждение.

– Именно так и поступил ты пять лет назад.

– Шесть.

– Да, действительно, уже – шесть. И сегодня опять – все, как тогда. Тот же слепой фанатизм, ох, извини, боевой задор горит во взоре. Точь-в-точь такое же нежелание вслушаться в любые аргументы, ставящие под сомнение твою очередную идею. История повторяется? Мальчик мой, неужели ты еще не наелся этих грабель?

– Нет.

– В самом деле?

– Шесть лет, – сказал Вик. – Я сделал первый в своей жизни по-настоящему самостоятельный выбор. И

представь себе, совершенно не жалею об этом и до сих пор не считаю его ошибочным.

– А сколько еще «выборов» ты сделал за эти годы? – резко спросил Старик. – Каждый раз, когда решал – жить или умирать людям по ту сторону прицела… что ты выбирал? Смерть, смерть, смерть…

– Жизнь для других.

– Опять… доморощенный Робин Гуд.

– Тогда уж Гай Гисборн, – возразил Швейцарец. – Мне всегда больше импонировал ноттингемский шериф, нежели его противник, разве ты забыл? А насчет «кто дал мне право решать»… да ты же мне его и дал, научив стрелять. Вернее так: ты научил меня пользоваться оружием, а уж оно дало мне право решать!

– Тварь я дрожащая или право имею…

– Да при чем тут Раскольников?!

Тайна вцепилась в подлокотники, старательно пытаясь как можно глубже вжаться в спинку стула. Получалось неважно – спинка была деревянная и очень твердая.

Они ведь не убьют друг друга, мысленно твердила она, просто спорят, ну, подумаешь, два мужика поспорили за столом, ну, поругаются чуток и наутро все забудут… ох, боже-боже-боже, почему же мне так страшно?

– Ты сделал из меня того… то, что я есть, – Швейцарец сбавил тон, но лишь немного. – Больше некому. Ты привел меня на путь оружия.

– Путь оружия – это смерть. Потому что оружие убивает.

– Угу. Развивая твою мысль до логического финала, приходим к выводу, что жизнь – это тоже смерть – ведь от нее умирают!

– Разве, – тихо произнес Старик, – я учил тебя только лишь стрелять? Впрочем… похоже, научить тебя думать мне так и не удалось.

– Задумавшихся убивают первыми – разве это не твои собственные слова?

– Потому что думать надо раньше, чем наступит время пуль.

– А оно теперь всегда и везде!

И стало тихо. Настолько тихо, что Тайне даже не составило большого труда перебороть свой страх. Продолжать вслушиваться в эту жуткую тишину казалось ей куда страшнее, чем сказать…

– Я только хочу сказать, – начала она. Собственный голос звучал словно бы откуда-то издалека, причем как-то неправильно, непривычно. – Я только хочу поблагодарить вас, – обратилась она к Старику, – за то, что вы сделали его именно таким. Потому что спасти меня мог лишь он, и никто иной. Он это сделал, и теперь я здесь, а иначе меня б уже не было среди живых.

Старик устало вздохнул.

– Виктор мог стать кем угодно, – с грустью произнес он. – А выбрал…

– Я выбрал ту работу, – спокойно ответил Швейцарец, – которую все равно должен кто-то делать. И навряд ли этот «кто-то» мог быть лучше твоего ученика.

САШКА

На первый взгляд ничем особенным этот дом не выделялся. Выбитые стекла,

дыры в крыше, сквозь которые виднеются обгоревшие балки, сорванная с петель дверь подъезда, и на закуску – наполовину обвалившаяся северо-восточная стена.

Однако Анну это печальное зрелище ничуть не смутило – она решительно шагнула в подъезд и…

– Ну, помоги же…

Ключ в замке провернулся нормально – видимо, смазки напоследок ему не пожалели. В отличие от петель тяжеленной стальной плиты, исключительно по недоразумению вообразившей себя дверью в подвал.

– Не, так дело не пойдет.

Шемяка, разминая плечо, задумчиво глядел на результат их с Анной соединенных усилий – почти сантиметр отвоеванного проема.

– Тут лом нужен. И кувалда.

– Еще скажи – домкрат с автогеном! – фыркнула девушка.

– Лом точно нужен, – Айсман вздохнул. – Не Сашку же мне туда вставлять.

«Ага, ну как же, – подумал я, – щас, три раза! Только попробуй, я тебя самого вставлю и так погну, что башенным краном обратно не отогнешь!»

– Кажется, – сказала Анна, – снаружи обломок плиты с арматурой валялся. Не лом, но…

– Тащи.

Основной проблемой было на редкость неудачное расположение двери сбоку от лестницы. Так, что и не разбежаться для толкового удара ногой – и одновременно слишком далеко до стены, чтобы упереться спиной.

– А что, если… – начал Шемяка, и в этот миг снаружи коротко простучала Эмма.

Нет!

«Продержись чуть-чуть!» – мысленно крикнул я, вылетая из подъезда едва ли не раньше Сергея. Приземление, перекат, выход на стойку с колена… Кто? Где?

– Ты чего?

– Ты стреляла?

– Да, – растерянно кивнула девушка, – бетон расколоть, иначе арматурину достать не получалось.

Не будь я на ремне – валяться бы мне сейчас в луже…

– Твою растакую мать! – Сергей произнес это, что называется, с чувством и расстановкой. – Подруга, тебе что, патроны девать ну совершенно некуда? Или захотелось проверить, кто на звуки выстрелов сбежится?

– Чем орать, лучше бы вторую железяку довыломать помог.

Побагровевший от злости Шемяка перекинул меня на спину и р-раз – что значит адреналин в крови! – выдрал здоровенный железный прут с нарочитой легкостью, словно из болотной жижи тянул, а не из бетона.

– Перчатки, млин…

– Давай быстрее!

Быстро, разумеется, не получилось – в дверных тисках арматурные пруты гнулись, едва успев отвоевать миллиметр-другой, их приходилось разгибать едва ли не после каждого нажима. В третий раз Шемяка сообразил, что разгибать совершенно необязательно на полу, это вполне можно делать и в процессе открывания. А в самом начале четвертой попытки арматурина с оглушительным треском лопнула в месте перегиба, и улетевший на лестницу Айсман едва не размазал меня по ступенькам. Пришлось осторожничать – в итоге пространство, достаточное для протаскивания человека и масленки, было «потом и матом», а точнее, поочередными усилиями, добыто минут через пятнадцать после Эмминой стрельбы. На которую так никто и не явился – хоть в чем-то повезло.