Автономное плавание
Шрифт:
Перейдя на другую сторону отрога, лодка легла на обратный курс.
Через несколько суток проделали все намеченные галсы и закончили обследование района. Было немало тревожных минут и часов, но все прошло благополучно, ни один прибор не отказал. Горбатенко и Кошелкин нанесли на карты глубины, сняли кальку, сделали несколько фотокопий и вместе с картами закрыли их в сейф. Океанологи заполнили но два журнала, но оставили их при себе. И только ихтиолог был не вполне удовлетворен своими наблюдениями: на его долю их досталось мало, потому
– Ничего, вот придем на полюс, там и порыбачим, - утешал его Пашков.
А лодка и в самом деле уже повернула к полюсу. Горбатенко торжественно доложил:
– Курс ноль градусов! Идем прямо по меридиану на земную ось.
– Смотри, штурман, как бы нам не погнуть эту ось, а то перестанет земной шарик вертеться.
– Ничего, наши механики ее быстро выпрямят, смажут и будет наша матушка-Земля еще миллиарды лет за милую душу вертеться, - весело отозвался штурман и, склонившись над картой, замурлыкал:
Где-то на белом свете,
Там, где всегда мороз,
Трутся спиной медведи
О земную ось...
Перья эхоледомеров вычерчивали причудливые башенки и острые пики нижней кромки сплошного льда. Теперь эти пики уже не казались грозными, наверное потому, что до них было более ста метров. И дно океана, хотя и не было идеально ровным, но тоже не представляло пока опасности - под килем было около трех тысяч метров.
К Стрешневу подошел Гречихин.
– Разрешите провести учения по борьбе за живучесть корабля?
Разрешив механику провести учения, Стрешнев сказал старпому:
– Заступайте, Петр Григорьевич, а я пойду наверстывать упущенное. Если ничего непредвиденного не случится, поднимете меня через четыре часа.
За последнюю неделю, как это установлено по записям в вахтенном журнале, он в общей сложности проспал двадцать два часа одиннадцать минут, что в среднем составило по три часа десять минут в сутки. Впрочем, все это Осипенко подсчитал уже после того, как Стрешнев ушел к себе в каюту. И старпом не разбудил его ни через четыре часа, ни через пять. Может быть, он не разбудил бы командира и через шесть часов, если бы из жилого отсека не донесся встревоженный голос вахтенного:
– Пробоина в верхней части!
Осипенко тотчас вдавил кнопку сигнала аварийной тревоги.
* * *
Выскочив из каюты, Стрешнев окунулся в густое облако тумана. Справа доносилось шипение.
Аксенов, зажав коленями брус, обеими руками старался удержать его на середине подложенной к подволоку подушки, из-под которой била сильная струя, окутывая Аксенова с ног до головы густым туманом. Кто-то другой держал подушку, а третий забивал кувалдой клин. Вот он крикнул: "Крепче дэржи!" - и Стрешнев по голосу узнал матроса Цхакая. Видимо, всем тут распоряжался именно он.
От каждого удара брус вздрагивал, вероятно, он был уже закреплен прочно, но сверху все сыпался и сыпался густой туман. И Стрешнев понял, что
Видимо, Цхакая тоже уже догадался об этом, бросил кувалду, и став на четвереньки, начал шарить где-то под ногами. Потом крикнул:
– Центральный! Прошу дать высокое!
Тотчас кольнуло в ушах - в отсек дали высокое давление. Струя воды, бьющая снизу, вытянулась в тонкую нитку и, опадая, покорно свернулась в бухточку. В отсеке сразу стало тихо, и голос Цхакая прозвучал особенно четко:
– Шаров! Заглушки!
Кок матрос Шаров бросился к ящику, в котором хранились аварийные материалы, и вывалил к ногам Цхакая десяток разнокалиберных заглушек. Пока Цхакая подбирал подходящую, струя утихла. Лодка начала всплывать, давление забортной воды упало. Стрешнев заметил стоявшего в стороне Гречихина.
Туман в отсеке еще не рассеялся, Стрешнев, оставаясь пока неузнанным, не вмешивался. Он знал, что пробоины нет, просто Гречихин вывернул пробный краник из кингстона, чтобы потренировать матросов, а заодно и Аксенова. Цхакая действует правильно. Для Аксенова, впервые оказавшегося в такой ситуации и невольно попавшего в подчинение к матросу Цхакая - тоже хороший урок. И для кока Шарова неплохая тренировка.
Внимательно следя за действиями всех троих, Стрешнев оценивающе прислушивался и к командам, поступающим из центрального отсека. Осипенко действовал спокойно и безупречно.
Заглушка уже была поставлена, туман в отсеке начал постепенно рассеиваться, и Цхакая наконец узнал Стрешнева.
– Товарищ командир? Извините, - смущенно сказал он, как будто и в самом деле был в чем-то виноват.
– Молодец, Цхакая! - похвалил Стрешнев. - Ну, теперь действуй дальше, считай, что меня здесь нет.
Цхакая доложил в центральный, что был вырван пробный краник, что поставлена заглушка и можно снимать высокое давление.
– Снимаю! - донеслось из центрального. - Внимательно следите за заглушкой.
– Есть! - ответил Цхакая, готовя аварийный материал на случай, если заглушку вырвет.
Давление в отсеке начало постепенно падать, опять закололо в ушах. Стрешнев зябко поежился, он промок до нитки.
– Простудитесь, товарищ командир, - заметил Шаров и предложил: - Хотите чашку кофе?
– Спасибо, потом. Я лучше переоденусь.
Он забежал в каюту, переоделся, хотел позвонить Осипенко и предупредить, что заглушку надо испытать на максимальной глубине погружения, но передумал, решив, что старпом и сам должен догадаться об этом.
И верно, как только давление в отсеке упало до нормального, Осипенко увеличил глубину погружения сначала на десять метров, потом еще на десять...
– Знаете, товарищ капитан третьего ранга, какое давление было у этой струи?
– Какое? - спросил Аксенов.