АВТОР ИДЕИ ЦВЕТА
Шрифт:
Решительно поднявшись, Юнита сгребла стопку первых попавшихся карточек, которые так долго ревностно оберегала от посягательств коллег, и проворчала:
– Тебе ведь уже все равно, не правда ли, автор?
В Галерее никого не было. Чутье Юниты позволяло обеспечивать себе необходимое одиночество. Положив принесенные дары на видное место, Юнита повернулась к экрану. «Недолго и только пейзажи» – пообещала она себе и включила первый попавшийся фильм Архива. Когда рассеялся широкий луч и задрожала яркая картинка, Юнита вскрикнула. Появилась новая функция: кадры вдруг стали цветными.
Придя в себя от шока, Юнита выборочно проверила файлы из фонда Сообщества, и все они
Увиденное потрясло настолько, что потусторонние архивные смыслы перестали казаться такими уж безнадежными. Вдруг стало ясно, что не стоит судить строго: ведь там далеко не всем удавалось вести полноценную, долгую и активную жизнь при линейном течении взросления. Старость обитателей этого размалеванного зачастую несочетаемыми цветами пространства приходила в сопровождении немощи и скуки. Их глаза тускнели от слепящей насыщенности красок, тела быстро изнашивались от постоянной необходимости избегать столкновений с острыми углами предметов и утомительного бесцельного хождения по прямым жестким дорогам.
Не существовало там и метода, предоставляющего долгие годы жизни в выбранном возрасте. «Только вот проклятый возвратный эффект может так жестоко обмануть наши надежды…» – признавала Юнита неприятный факт. Как бывший ассистент профессора, благодаря которому есть этот, хоть и непростой, выбор, она чувствовала и свою ответственность за его последствия.
Выключив экран и полюбовавшись на его глянцевую глубокую черноту, она поймала взглядом длинную тонкую тень и сделала шаг ей навстречу. Юнита видела свое отражение недавно, но сейчас, снова встретившись с собой, никак не удавалось отогнать навязчивую мысль привычным усилием воли. Скоро предстоит трехзначный юбилей, и, одно дело, встретить не особо радостное событие молодой женщиной, а совсем другое – вмиг получить тело столетней старухи и пытаться в нем существовать. Высчитав, какой возраст ее ожидал бы, исчисляйся он архивными годами, уже невозможно было отказаться от малоприятного знания. Половину этого срока она посвятила памяти своего наставника и развитию его Идеи.
Наверное, уже и в самом деле пора стремиться к последнему выбору – попытке уйти навсегда в капсуле покоя. Это решение было бы самым простым. Считалось, что так поступил ее учитель и практически создатель. «Катр, как ты мог уйти, не попрощавшись», – в который раз мысленно обвинила покойного профессора Юнита. Она не смирилась и не привыкла к отсутствию его вечной готовности переворачивать мир. Рядом с Катром ей все виделось не лишенным смысла. До сих пор безумно не хватало заразительного хохота профессора и его беспредельной мрачности, незыблемой правоты и нелепой опрометчивости, которую Юнита жестоко высмеивала, к его нескрываемому удовольствию.
Чем больше проходило времени после потери наставника, тем равнодушнее и безучастнее становилась его бывшая помощница – по большому счету, Юниту устраивал любой вариант развития событий.
Глава 4. Мартин
Мартин повертел болтающийся ободок из белого металла и понял, что не сможет его снять: сустав усохшего пальца увеличился чуть ли не вдвое. Кольцо неподвижно
Мартин знал, что для Э-Ли почти не существует прошлого, она живет будущим, а настоящее ей необходимо для планирования и предвкушения событий. Она собирает реальность, как сложный пазл, радуется, когда он складывается, и не огорчается, если картинка отличается от первоначального замысла. Когда все уже сложилось, Э-Ли увлекается созданием новой мозаики. Она не считает неудач, не гордится давними успехами, а иногда и вовсе устраняет из памяти лишние сюжеты. Мартин со смехом говорил в таких случаях: «заархивировала». Жена может напрочь забыть о том, что не касается ее любимого дела: о полученном впечатлении, совершенном действии и даже о данном обещании. Его обожаемая Эл не помнит и тяжелых событий, неприятных разговоров, трудных решений.
Мартина удивляла, раздражала и одновременно восхищала такая ее особенность, ведь для него будущее – туман. Он-то как раз живет именно прошлым. А в настоящем Мартин систематизирует и анализирует прожитое, тщательно хранит в памяти значимые для него имена и лица, собирает воспоминания и дорожит ими. Его жизнь – копилка из впечатлений, ошибок и побед. Он тот еще скряга и ни за что не согласен терять хоть частичку былого.
Очень хотелось бы верить в надежность опоры на факты, однако еще в юности он обнаружил, что воспоминаниям не всегда можно доверять. Впервые убедившись в этом, Мартин находил новые доказательства зыбкости реальности, и ему не нравились подобные эпизоды.
Однажды он вспомнил приятное утро, ярко и достоверно увидел, как завтракает с родителями, сидя за накануне заказанным отцом круглым столом. Стол, на расширяющейся книзу, как гигантская капля, ножке, был таким громоздким, что ему не нашлось места в комнате, поэтому его перетащили поближе к свету – в широкий эркер. Мартин до слез смеялся, наблюдая, как отец дурачился, пытаясь, не вставая с места, добыть из ниши в стене то кофейник, то чашку, и издавал торжествующий возглас, когда удавалось продемонстрировать ловкость. Но в следующей ретроспекции открывалось, что отца тогда никак не могло быть с ними – в помещение с эркером Мартин с мамой поселились вдвоем, когда Мартин-старший отправился в первое далекое путешествие. А к тому моменту, когда отец вернулся, Мартин уже жил в отдельном крошечном корпоративном номере.
На этом эпизоде странности не закончились: он на какой-то период напрочь забыл мать. Не просто закрутился в карусели повседневности и не вспоминал о ней, а по-настоящему забыл, и довольно надолго. Не происходило ничего из ряда вон выходящего, никаких сложностей он не испытывал. Мартин учился у профессора Катра, и тот не перегружал стажеров знаниями, а, напротив, виртуозно создавал их дефицит, стимулируя учеников к сомостоятельному поиску гипотез. Даже когда Мартин ощутил нехватку в его насыщенной жизни чего-то важного, то не сразу вспомнил, что давно не общался с Ма. Он и ее саму вспомнил не сразу.
Ма не держала на Мартина обиду, и, конечно, он не стал объявлять ей причину длительного отсутствия, оправдавшись занятостью. Но он-то знал, в чем дело. То, что может твориться с оказавшейся ненадежной памятью, пугало.
С тех пор Мартин стал рисовать места и лица, записывать планы, регистрировать последовательность событий. И его посетила мысль, что было бы неплохо иметь более надежный, чем рисунки и записи способ фиксации доказательств реальности событий. Он не знал, по какой причине это неосуществимо, была ли подобная опция когда-нибудь, и, если была, то почему ее не стало. Неудивительно, что его горячее желание найти метод сохранения памяти дало такие значительные плоды.