АВТОР ИДЕИ ЦВЕТА
Шрифт:
– Что едят? – изумился Мартин. Его уже подташнивало, и он терял нить этого монотонного повествования.
– Мар, ты вообще меня слушаешь? Еду они едят. Не спрашивай только, отчего у них просыпается аппетит, может, от свежего воздуха, кто знает.
Мартин, уже готовый поверить во что угодно, просто покивал в знак того, что слушает. Катр спокойно вернулся к невеселому повествованию:
– В Архиве, чтобы получить право на итог, нужны неоспоримые аргументы, на добычу которых уходит все отмеренное судьбой время. Легальный досрочный уход возможен лишь для избранных, ускользнувших оттуда во сне или посредством стечения обстоятельств, которое
Все это невероятно усложняют траектории выбора, Мар, – Катр спрыгнул с подоконника и размашисто прошелся по комнате.
Мартин следил за резкими движениями друга и вновь ощущал себя учеником, замирающим на пороге очередного открытия. Он ощутил знакомую рассогласованность картинки и звука: удивительно, как в сухощавом длинном теле профессора мог поместиться грудной резонатор такой поразительной глубины. Катр любил говорить и не выносил, когда его перебивали. Было очевидно, что звук собственного голоса его воодушевляет.
– Профессор, а как же последний выбор? – Мартин не выдержал и задал новый вопрос, окончательно войдя в роль стажера.
Катр приосанился, взмахнул рукой, как будто хотел что-то показать на воображаемом макете.
– Архив – странное место. То, что трагически несправедливо считается там последним выбором, противоречит ясности своевременного исхода. Некоторые имеют непреодолимое устремление к такой альтернативе, но это решение не одобряется обществом и не защищено правом приватности. Это незаконно и даже неприлично – сбежать в непредначертанную пору, предать самого себя, уничтожить вероятность продолжения. Для кого-то тяга к самостоятельному завершению – бессильный протест, кому-то нестерпимо больно. Их мучения стараются облегчить в специальных учреждениях.
Мартин молчал, опасаясь, что ответ на каждый следующий вопрос будет все сложнее и неприятнее.
Катр покосился на все еще матово-белую стену, отвернулся от нее, и, всматриваясь в пустоту, размеренно договорил:
– Добровольный уход от самого себя в архивной системе ценностей считается слабостью и непризнанным отчаянием. Ведь далеко не все из этих страдальцев хотят избавиться от сложностей, Мар, кому-то нужно неизмеримо большее.
От жалкой кривой улыбки Катра у Мартина перехватило дыхание. Профессор сдержанно, но с видимой досадой проговорил:
– Еще и этичных инструментов для завершения нет и быть не может. Нужно что-то изобретать, придумывать, скрываться. После последнего проигрыша в этой безысходной игре незавидная история все равно заканчивается пустотой телесной оболочки, нуждающейся в скорбной заботе близких. Чувствуешь разницу, Мартин? Если да, то поймешь, что такое наш последний выбор и почему наличие капсулы покоя все меняет.
– Катр, откуда тебе это известно? Ты говоришь как очевидец или даже участник.
– Давай будем считать, что я говорю как сторонний наблюдатель. Или – потусторонний наблюдатель. – Катр надел очки и испытующе глянул на Мартина, решая, стоит ли заходить настолько далеко в рассуждениях.
Мартин остро ощутил, что сейчас самое время спросить про то важное, не дававшее ему покоя с тех пор, как отец ушел в Архив. Но Катр начал пространно и с явным удовольствием рассказывать про капсулу покоя, про изобретение остановки возраста и этикет, плавно подбираясь к самому
Мартин почти закричал, торопясь узнать, пока у них еще оставалось немного времени. Он уже чувствовал, как стало трудно дышать разреженным воздухом.
– Катр, капсула покоя это и есть смерть? Уйти навсегда – значит умереть? И почему, черт возьми, за линию Архива могут выйти лишь избранные? – игнорируя последовательность, выпалил он все вопросы на одном выдохе.
– Все просто, дружище, – печально покачал огненно-седой головой Катр. – В Архиве…
Комнату безжалостно залил густой белый свет, и их поглотила тишина. Губы Катра еще шевелились, договаривая ответ на вопрос, почему Мартин никогда вновь не встретится с отцом, но воздух оставался бескомпромиссно глухим: период полной свободы от мира заканчивался. Второй попытки в ближайшее время не добиться никакими заслугами.
Мартин, опасаясь, что не сдержит разочарования и зарыдает, гневно посмотрел на профессора зарычал:
– Катр-р-р, чер-р-р-това училка!
Друзья переглянулись, сотрясаясь от безудержного хохота, как тогда, когда все только начиналось, и молодой автор Идеи цвета увлеченно рассказывал научные байки стажерам, а они ловили каждое слово лектора и дружно смеялись его затейливым шуткам.
– Ну что, доктор Мартин Пост, придется разобраться самостоятельно. Уверен, что тебе это по силам, ты лучший мой ученик, малыш, – растянув тонкие губы в язвительной ухмылке, менторским тоном произнес Катр.
«Надо все-таки взять контакт его дентодизайнера», – запланировал Мартин.
Глава 5. Катр
Катр беспечно пообещал Мартину скорую встречу и направился по пустому коридору к ближайшему лифту. Оказавшись в маленькой прозрачной кабинке, он, повинуясь хулиганскому мальчишескому порыву, направил тонкий рычажок управления вверх, отключил ограничение скорости и прокатился до самой башни.
Выходить профессор не планировал – слишком много картинок его истории хранил овальный зал с крышей из тонкого стекла и крошечной дверью, воспользоваться которой можно было, только согнувшись. Там был маленький балкончик с черными коваными перилами. «Нет, не сейчас», – все-таки колебался Катр. Он был уверен: однажды заслуженный им кредит доверия позволит всюду перемещаться и теперь, несмотря на то, что за время недолгого для него отсутствия в мире прошел не один десяток длинных циклов. По крайней мере, по пути к Мартину никаких сложностей не возникло: прикосновения руки беспрепятственно открывали все входы и выходы. Рисковать своим кратковременным и совсем недавно обретенным спокойствием не хотелось. Стоит только притронуться к той самой медной панели, и он не сможет противиться искушению войти в открывшуюся дверь.
«Чересчур много впечатлений для одного дня», – поморщился Катр. Лифт замер, как бы предоставляя возможность передумать. Оглядев подрагивающие пальцы, профессор все-таки решился и вышел. Приложив ладонь к скрытой в изгибе стены медной пластинке, потускневшей за время его отсутствия, он с негодованием обнаружил, что не может открыть дверь принадлежавшего ему с незапамятных времен помещения. Попробовал было остановить проезжающего мимо инструкта, но тот, попискивая, объехал его, как неодушевленный предмет. Это было возмутительно едва ли не в большей степени, чем не открывшийся личный вход в башню. Катр стоял перед невидимой недоступной дверью, и все сомнения исчезли. Ему необходимо туда попасть.