Авторитет из детдома
Шрифт:
– Чем-то помочь? – не вставая, спросила Тамара.
– Спасибо, уже все хорошо, – на пороге гостиной показался Копоть с тарелками с сыром и конфетами. Достал из серванта сверкающие бокалы, разлил вино.
– Да вы просто кудесник какой-то, – улыбнулась ему Тамара. – Появляетесь из ниоткуда, спасаете одинокую девушку от холода и тоски…
– Да, я такой, – польщенно улыбнувшись, сказал Копоть.
– Ну, за то, чтобы эта прекрасная девушка больше не была одинокой! – провозгласил тост Николай, и бокалы зазвенели нежно и немного жалобно.
– Вы меня извините, но я никак не вспомню вашего имени, – расхрабрившись, сказала Тамара. Ее всю дорогу мучил этот вопрос, и наконец-то она решилась его задать.
– Ничего страшного. Николай.
– Память – странная штука. – Тамара сосредоточенно смотрела, как играют и преломляются лучи в рубиновой жидкости. – Мне часто снятся сны, которые трудно понять, но невозможно забыть.
– Давайте тогда выпьем – за понимание, – предложил Николай.
– И за игры памяти, – добавила Тамара, пригубила вино и продолжила: – Знаете, меня ведь воспитал папа, хотя маму я хорошо помню. Она умерла, когда мне было всего двенадцать. У нас была большая квартира, собака такая, лохматая – она умерла вскоре после мамы… Жили хорошо, в общем. Но почему-то снится, будто бы я живу совсем в другом городе, в другом доме. С совершенно другими родителями. И в этой другой жизни я помню все до мельчайших мелочей. Помню, как просыпалась одна в комнате, было темно, но не страшно. Я чувствовала запах уюта, под одеялом было тепло и надежно, а рядом спал, свернувшись в клубок, котенок. Он тихо урчал, а я смотрела на полосу света под дверью – и ни о чем не думала. Было просто хорошо от того, что мама уже проснулась и готовит завтрак. Так приятно было знать, что кто-то уже встал, а ты еще можешь спать. А потом, когда мама заходила будить меня, я закрывала глаза и делала вид, что сплю. Она же придумывала каждый раз разные стишки и песенки обо мне, и это тоже было приятно. Откуда все эти странные сны? Моя мама обычно спала до обеда, и в школу меня собирал папа, так было всегда. И это папа настоял, чтобы я отрастила волосы, «как настоящая барышня», по его словам. Папа заплетал мне косы, завязывал бантики. А в моих снах у меня всегда были коротко остриженные волосы, и я все время ерошила ладонями колючий ежик на голове. Я, просыпаясь, иногда так и делаю сначала и только потом понимаю, что совсем маленькая девочка во сне – это не я, и волосы у меня – как у настоящей барышни. Я живо помню ощущение от коры деревьев, у которых мы играли летом. Вкус прозрачного янтарного и чуть терпкого клея с вишен, и как от него слипались зубы и набирался полон рот слюны. Как это может быть, Николай? Я вижу, и главное – переживаю, будто это со мной на самом деле происходило. Игрушки, которых у меня никогда не было, но которые вспоминаю до мелочей – даже их имена. Жираф Иннокентий – каково? – Тамара улыбнулась, покачала головой и допила бокал до дна. – Голоса тех людей, их тембр, интонацию. А запахи? Бывает, пройдет по улице женщина, а духи – как у мамы из сна. Раз шла, как приклеенная, два квартала – тетка даже оглядываться начала… А когда проснусь – какое-то время не могу избавиться от чувства, будто побывала в какой-то параллельной реальности, что ли. С вами такого не бывает?
– Нет. Никогда. Похоже, Тамара, вам больше повезло, чем мне – целых два комплекта родителей – во сне и наяву. – Николай горько улыбнулся. – Я своих родителей не помню вообще. Вырос в детдоме.
Тамара сочувственно посмотрела на Николая.
– Ой, простите, я не знала.
– Да чего уж тут извиняться. – Николай аккуратно разлил остатки вина по бокалам.
– А насчет ваших снов… Может быть, это защитная реакция психики?
– Может, и так, – задумалась Тамара. – У нас с отцом очень мало общего, хоть я знаю, что он меня сильно любит. Но, как говорится, хочешь сохранить хорошие отношения с родителями – переезжай в отдельную квартиру.
– И как с такой красивой девушкой, как вы, у кого-нибудь могут быть сложные отношения? – Николай сделал девушке неуклюжий комплимент, и сам это понял. Тамара покраснела до корней волос. Заправила за ухо
– Знаете, вы мне тоже нравитесь.
Воцарилось неловкое молчание. Николай взял конфету, начал разворачивать – обертка противно зашелестела – попробовал положить обратно и сконфузился. Тамара, чтобы подбодрить неуклюжего кавалера, нарочито громко развернула свою и ловким движением бросила сладость в рот. Оба рассмеялись.
– Я, наверное, ужасно беспардонна, но расскажите – как вы жили в детдоме?
– Вначале даже и не задумываешься. Сравнивать-то не с чем. С самого детства, сколько себя помнишь – один, и все вокруг такие же – одинокие подкидыши. У нас никого не навещали родители, не дарили подарки или там сладости. Наверное, нам было легче, чем детям в других детдомах, но я себя от этого лучше не чувствовал. И чем старше становился, тем острее ощущалась эта обделенность – вниманием, лаской, заботой, любовью. Я потом только по телевизору увидел, как смотрят детдомовцы в окна на пришедших навестить сына или дочку родителей. Можно только догадываться, насколько это мучительно и больно. Знать, что ты никому не нужен, и в то же время видеть, как твоего соседа целуют, гладят по голове.
– А я вот сегодня накричала на папу. Дурочка.
– Ничего, завтра помиритесь, – успокоил Николай.
Девушка зевнула и допила из бокала остатки вина. Бутылка была пуста. За окном, далеко над плоскими крышами домов, черная ночь начинала терять глубину, размываясь по краям неба до уныло-серого цвета.
– Вы, наверное, спать уже хотите – да и утро скоро. Три часа ночи. Сейчас я постелю.
– Николай, извините, вы очень хороший человек. И беседа сегодняшняя мне очень понравилась. Очень кстати вы появились со своим гостеприимством. Но… У меня сейчас столько проблем и такой бардак в голове, мне нужно некоторое время, чтобы со всем этим разобраться. Вы меня понимаете?
– Да, Тамара, без проблем. Я вам в соседней комнате постелю, а сам тут лягу. Приставать не буду, не бойтесь.
– Я и не боюсь, – честно ответила Тома.
Он отнес в спальню теплый плед и закрыл за девушкой дверь. Вздохнул и вытянулся в гостиной на диване. Раскладывать было лень, поэтому поудобнее устроил под головой пеструю диванную подушку и уставился в потолок. В тишине было слышно, как Тамара легла и, немного поворочавшись, вскоре затихла.
Николай закинул руки за голову и еще долго смотрел, как изредка пробегают по потолку полосы света от проезжающих машин. Уснул, когда за окном было почти светло.
Анкудов сидел в машине у подъезда Копотя и нервно барабанил пальцами по двери. Вчера вечером он заметил, что парочка укатила в том направлении, где снимал квартиру друг, – и вместо того, чтобы отправиться спать, как решил раньше, не поленился прогуляться несколько кварталов и проверить свою догадку. Квартира находилась на втором этаже, но все, что выследил опер, – это свет в гостиной, который горел почти до рассвета. Выспаться ему не удалось – да особо и не хотелось. Из-за перевозбуждения нервной системы, литра выпитого с утра кофе или чудодейственных таблеток Копотя – Павел гадать не стал. А вот узнать, чем закончилась минувшая ночь для этой парочки, очень хотелось…
Павел достал из пачки последнюю сигарету и закурил. Вскоре дверь парадного отворилась – из подъезда вышла Тома, а за ней Копоть. Машина Анкудова стояла поодаль, у кустов, – и он не мог слышать, о чем они говорят.
– Спасибо за приятный вечер. Я очень ценю в мужчинах сдержанность и благородство – по нынешним временам это редкие качества. Простите… Вы ведь не обижаетесь на меня, правда?
Тамара положила руку ему на плечо и заглянула в глаза. Николай отрицательно покачал головой. В глубине души он, конечно, мечтал о другом исходе ее визита. Вино, легкая беседа, поцелуи, страсть, секс… Но что поделаешь – им не по 15, а Тамара Гандыбина – не из тех, кто вешается на шею первому встречному. Жаль, конечно.