Авторология русской литературы (И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов)
Шрифт:
Сцена заключительного объяснения Ветвицкого и Елены – одно из примечательных явлений во всем творчестве писателя. Многие персонажи Бунина выясняют отношения друг с другом, вплоть до Лики и Арсеньева, но только в этом рассказе героиня, Елена, говорит вслух то, о чем другие молчат.
«– Ты не смеешь так говорить!.. Как ты… смеешь… когда я… так… относилась к тебе? Ты обманывал меня…
– Зачем ты врешь? – перебил я ее. – Ты отлично знаешь, что я относился к тебе по-дружески. Но я не хочу вашей мещанской любви… Оставьте меня в покое!
– А я не хочу твоей декадентской дружбы! – крикнула Елена и отняла платок от глаз. – Зачем ты ломался? – заговорила
Я опять резко перебил ее:
– Ты с ума сошла! Когда я играл тобою? Мы оба одиноки, оба искали поддержки друг в друге, – и, конечно, не нашли, – и больше между нами ничего не было.
– А, ничего! – снова крикнула Елена злобно и радостно. – Какой же такой любви вам угодно? Почему ты даже мысли не допускаешь равнять меня с собою? Я одна, меня ждет ужасная жизнь где-нибудь в сельском училище, я мелкая общественная единица, но я лучше тебя. А ты? Ты даже вообразить себе не можешь, как я вас ненавижу всех – неврастеников, эгоистов! Все для себя! Все ждете, что ваша ничтожная жизнь обратится в нечто необыкновенное!”
В зрелом возрасте Бунин не раз отметит, что ему “суждена была жизнь” – “необыкновенная” (6: 222), но это в то время, когда его судьба уже состоялась. В 1890-е годы, когда еще только шел напряженный поиск своего места в жизни, были вполне допустимы подобные реакции на молодого писателя встречающихся ему в жизни людей.
Несомненно, что в диалоге воплощено трагическое эмоциональное состояние юного Бунина, когда окружающие могли сказать ему: “Все ждете, что ваша ничтожная жизнь обратится в нечто необыкновенное!”
Героини “Темных аллей” будут по-иному вести себя в ситуации любовного расставания: они будут согласны с мужчинами (в конечном счете, – с автором) в том, что в жены они не годятся, что лучше того, что есть, не будет (“Чистый понедельник”, “Качели”).
“Одна мысль о жизни без нее привела бы меня теперь в ужас, но и возможность нашей вечной неразлучности вызывала недоумение: неужели и впрямь мы сошлись навсегда и так вот и будем жить до самой старости, будем, как все, иметь дом, детей? Последнее – дети, дом – представлялось мне особенно нестерпимым”
– так будет писать Бунин в романе “Жизнь Арсеньева. Юность”, вспоминая свой страх перед мещанской семейной жизнью.
В заключение этой темы вспомним:
“…И я вдруг так живо почувствовал весь ужас и всю низость подобного будущего, что разрыдался…”
2.7. Судьба автора
“Полюбив, мы умираем”, – повторял Бунин поразившие его в юности слова романса Рубинштейна на стихи Гейне (Бунин 1993–1996. 4: 495).
Но: написав что-то, материализовав себя в слове, человек тоже умирает.
И возрождается – автором, т. е. текстом, произведением, теперь “живущим” вне его, в ком-то другом – в читателе.
Но: написав что-либо об авторе, став критиком (авторологом), т. е. опять же материализовав себя в слове, человек вновь умирает.
И возрождаемся…
Такова наша жизнь как витальный (жизненный) текст.
Таков наш витальный текст как рождение-смерть в круговороте действительности, культуры, искусства.
§ 3. “Моменты
Автор обнаруживается в том, на что направлено его сознание – в интенциальном содержании сознания, а также в эмоциональном комплексе, объективированном в повествовании. Автор привносит в изображение свое видение мира и свой тип эмоциональности.
Анализируя центральное произведение Бунина, роман “Жизнь Арсеньева. Юность”, в пределах данной теоретической установки, будем иметь в виду следующее высказывание:
“…Нужно понять не технический аппарат, а имманентную логику творчества, и прежде всего нужно понять ценностно-смысловую структуру, понять контекст, в котором осмысливается творческий акт”, потому что “художественный стиль работает не словами, а моментами мира, ценностями мира и жизни…”
Какими же “моментами мира” работает Бунин в своем итоговом вершинном произведении?
Роман “Жизнь Арсеньева. Юность” является квинтэссенцией авторства, вбирает в себя черты того типа авторства, который мы и называем “И. А. Бунин”.
В романе писатель “конструирует” себя – прошлого, юного, но уже в соответствии с представлениями зрелого периода жизни, представлениями о мире, о человеке, о себе, о словесном творчестве.
В романе запечатлен процесс постижения самого себя и в то же время процесс пересоздания себя.
Поэтому роман может быть прочитан как произведение автобиографическое: не в смысле равенства характера, обстоятельств жизни персонажа и писателя (об этом уже размышляли многие исследователи и мемуаристы), но в том смысле, что писатель наделил персонаж своим типом сознания, комплексом своих переживаний, овладевал собою, создавая “упрощенный и понятный образ” собственного человеческого, бытового и творческого “я”.
§ 4. Эмоциональная основа авторского сознания
4.1. Впечатлительность
Главная особенность бунинского стиля (того, что на поверхности повествования, в самом словесном изображении) сразу была понята современниками писателя. Известны слова 3. Гиппиус: “король изобразительности”.
Так оно и есть – и в стихах: “Лес, точно терем расписной…” (“Листопад”), и в прозе, вплоть до последних рассказов.
“Я встаю, неслышно сбегаю в прихожую, отворяю наружную дверь: свежесть ночного воздуха, терраса и пальмы на ней, сад по уступам внизу – и уже неподвижное в белой звездной россыпи небо…”
В романе “Жизнь Арсеньева. Юность” Бунин размышляет над формированием основных особенностей своей натуры, которые обусловили наличие данной изобразительности, вещественности, фактурности.
Бунин не был бы Буниным без необычайной впечатлительности. Жизненную свою впечатлительность и связанную с ней словесную изобразительность он рано осознал в себе.
Эти два момента – жизненный и собственно художественный – слились в нем воедино. Ими он и работал как ценностно-смысловыми “моментами мира”. Их он культивировал, им служил до самой смерти. Под них “подверстал” и эстетическую программу, и поэтику своих произведений. Отсюда – определенный отбор жизненных коллизий, отсюда – своеобразие религиозных представлений, свой образ Льва Толстого, своя концепция любви.