Айгирская легенда
Шрифт:
— Есть просьба, Алексей Степанович.
Работа ответственная, говорит, начался монтаж моста, сам, мол, понимаешь. А прикрепить к студентам некого… Согласился Алексей Степанович: «Ну, раз надо, разве я откажусь!»
Ни разу в жизни Зуев не забивал еще «серебряного» костыля. Он всю свою жизнь шел к этому празднику. В газете «Советская Башкирия» появилась его заметка:
«В мае нынешнего года была создана наша путейская бригада. Ее возглавил молодой бригадир Николай Агафонов. Знаю я его давно, еще по совместной работе на двупутных вставках Чишмы-Инза. Николай один
И вот уже два месяца бригада работает на укладке главного пути на перегоне Зуяково-Ассы. Нами уложено более двух километров пути. План по производительности труда за май бригада выполнила на 159 процентов, за июнь — на 154. Не снижаем темпов и в июле. Укладка пути вручную самая трудоемкая работа.
Конечно, если бы был готов тоннель, то можно было бы путь укладывать при помощи укладчика, а сейчас иного выхода нет. Не упускать же золотое время. Это понимают все члены комсомольско-молодежной бригады — Фарзат Давлетов, Александр Путьмаков, Хаким Сулейманов и машинист-водитель К-700 Вячеслав Топоров.
Живем мы на берегу Инзера, на 149-м километре. Вечером под аккомпанемент гитары Иван Лагутин поет песни. В душе этот невысокий щуплый парень — поэт. Бригада любит Ивана. Бывает, возвращаемся с работы усталые, промокшие, но вот кто-то из ребят разжег костер, и над лесом полилась песня Ивана.
Смолкла гитара, разошлись мы по своим вагончикам. Завтра предстоит много работы, ведь до серебряного костыля осталось зашить двенадцать километров. Как хорошо, что со мною в одном вагончике живут пятеро молодых парней, вчерашних школьников. Геннадий Бобров, коренной уфимец, Николай Воронов из Стерлитамака. Они уже научились держать в руках костыльный молоток и тремя-четырьмя ударами забить костыль в шпалу.
Очень часто ребята задают мне один и тот же вопрос: «Дядя Леша, а кто же будет забивать «серебряный» костыль?» Как тут ответишь? Это может сделать бригадир из СМП-552 «Магнитогорскстройпуть» Селиванов, вожак комсомольско-молодежной бригады монтеров пути Костя Павлов из СМП-569 или Николай Агафонов, наш путейский бригадир из СМП-340. Сейчас трудно назвать имя победителя. За это почетное право мы боремся…»
День стыковки — рабочий день. От СМП-340 едут в Ассы тридцать человек. Заслуженные люди. Передовики. Среди них — Е. Александров, А. Китаев, Ю. Байгозин, Г. Потапов, Н. Агафонов, В. Захлебин, М. Маркелова, X. Колчева, С. Ямансарова, А. Бебякин, А. Рахматуллин, А. Сапожников, Ю. Зайцев…
Фамилии Зуева в этом списке не было.
Его не пригласили на стыковку, на митинг в Ассах. Ему не пришлось ехать в первом праздничном «пробном» пассажирском поезде из шести вагонов от станции Карламан до Ассов. Не пришлось держать в руках блестящий, переливающийся всеми оттенками «серебряный» костыль. Не пришлось забивать его… Не пришлось… А стихи? А мечта?
Много за свою жизнь Зуев провожал поездов, смотрел им вслед, испытывая разные чувства. Но так вот — впервые. Не знал, что «так» придется. Мечте не пришлось сбыться.
Ранним зимним утром, сжав дрожащие губы, он смотрел на слабо освещенные вагоны поезда на станции Карламан, на плакаты и лозунги, на транспарант, прикрепленный впереди тепловоза: «Даешь Белорецк!»,
Было еще темно, и его никто не заметил.
«Дела мои идут нормально. Хотя горечь обиды и осадок на сердце остались на всю жизнь… Кто-то одним росчерком пера омрачил мне и моей семье новогодний праздник. 5 апреля я приехал в Карламан, чтобы строить новую дорогу. Уложил первый стрелочный перевод, первые пять километров пути. 24 года отдал строительству дорог. Укладывал и последние километры, за исключением четырех километров, которые мне не дали уложить. Меня не взяли на митинг. На стыковку. Но не такой человек рабкор А. Зуев, чтобы молчать. Молчание — это предательство, ибо своим молчанием человек и убивает и наносит вред нашему общему делу, строительству нашего коммунистического общества!
Правда восторжествует, будет и на нашей улице праздник!..»
Письмо написано шестого января 1977 года. Десять дней остывал и снова вскипал Зуев…
Что же все-таки произошло?
Может, то, что проясняется словами: «Кто же любит критику?» А может, сам все-таки Алексей в чем-то провинился из-за своего резкого характера? Сам кого-то обидел? Но даже если и так, как можно же было не простить? Почему только у него должно быть «хорошее сердце»?
Сказали мне: он провинился на самом деле. И серьезно… Поэтому и отозвали его из Зуяково. Ладно. Но ведь и преступников часто амнистируют, если они показали себя на работе и раскаялись. Значит, Зуев — «не показал?» «Не раскаялся»?
— Я потребовал от руководства участка, чтобы навели порядок: у нас не было свету в вагончиках. Холодно было. Жгли паяльные лампы. «Жэску» не дали. Но и подключаться не стали к соседним домам, где жили рабочие других организаций, такие же, как мы строители. У них был свет. Сами хотели подключить, но не разрешили. Чаю горячего не было, перебои с продуктами… Нам сказали — терпите. Осталось немного до места стыковки. Вспомните, мол, как мерзли комсомольцы двадцатых годов. Мы терпели. Но зачем? К тому ж на последних километрах хотелось работать с хорошим настроением, а настроение было испорчено… равнодушием младших наших командиров. Старание людей надо подкреплять заботой о них, разве не ясно? Скажи, прав я был или нет?
Прав.
Конечно, все были заняты, все спешили, нужно было кому-то вмешаться.
Бывает, что сначала допускается бесхозяйственность, а потом требуется героизм. Такой «героизм» никому не нужен. Ибо он — поблажка бесхозяйственности. Поощрение нерадивых.
Но, может, ты резко слишком потребовал?
Да, видимо… Я же писал, что у меня чертовский характер, с горяча что-нибудь скажу, нагрублю кому-нибудь, а потом целый год в душе себя ругаю. Не веришь, спроси у моей жены Кати…
Но кто об этом знает, что Зуев ругает себя целый год, когда виноват? В душу-то ему никто не заглядывал! Да и не принято это в суете, когда горит главное — план. Не принято быть гуманным? Не принято — производство есть производство?