Айсолтан из страны белого золота

Кербабаев Берды Мурадович

Айсолтан. — Какая тут тень и прохлада!»

Айсолтан не может скрыть от спутницы своего

восторга. Та понимающе улыбается.

— Да, — говорит она, — хороший лес. А уж

грибов! Таких лесов у вас в Туркмении нет. Все

песок да барханы. И как только там хлопок растет!

Теперь улыбается Айсолтан. Конечно, в

Туркменистане нет таких лесов, но посмотрела бы эта

московская девушка на увитую виноградом террасу

маленького домика

Айсолтан, на широкую вершину

старого урюка, под которым прохладно в самый знойный

летний день! А сады, бахчи, зеленое море колхозного

хлопчатника, заливающее всю равнину вокруг

колхоза «Гёрельде»! Конечно, песков много, велика пустыня

Кара-Кумы, но как не правы те, которые думают, что

Кара-Кумы—безжизненная пустыня! Весной и осенью,

после дождей, она покрывается зелеными коврами

пастбищ, и десятки, сотни тысяч колхозных и

совхозных овец пасутся там на приволье. «Верно, мало у нас

воды, но земля хорошая, золотая земля. Воткни

прутик, плюнь — дерево вырастет, — так говорят у нас...»

Увлекшись, Айсолтан забывается и начинает говорить

по-туркменски. Спутница со смехом прерывает ее,

просит перевести, сама повторяет вслед за Айсолтан:

— Агач — дерево...

А машина мчится и мчится по зеленой просеке,

спускаясь порой в ложбины и вновь поднимаясь на

пологие холмы. Снизу кажется, что там, на вершине

холма, лес кончается и просека словно упирается в

небо. Но машина легко идет вверх по склону, и Айсол-

тан видит, что лес не кончается, а только разбегается

в обе стороны от дороги, большим полукругом огибает

широкую холмистую возвышенность и снова сходится

далеко на горизонте, сливаясь в темную волнистую

ленту. Лучи заходящего солнца золотятся на свежем

жнивье; кое-где еще стоят невывезенные копны,

зеленеют луга. Далеко справа показывается небольшое

селение, бревенчатые дома под железными крышами

окружены садами. По дороге, в облаках пыли,

движется большое стадо коров. Пастух громко щелкает

длинным кнутом, освобождает путь машине, сгоняя

коров с дороги на жнивье. Машина замедляет ход. Ай-

солтан приподнимается и, обернувшись, машет пастуху

рукой. Тот с изумлением смотрит на ее

сверкающую серебряным острием тюбетейку, на смуглое

лицо, обрамленное черными косами, и, покрутив

головой, снова громко щелкает своим длинным кнутом.

Да, хороши, хороши русские леса и поля! Ай-

солтан кажется, что эта картина мирной жизни

никогда не померкнет в ее памяти.

Она провожает

взглядом скрывающееся за поворотом селение. Машина

огибает невысокий холм, на вершине которого небольшая

рощица. У подножья холма деревянная ограда. Ай-

солтан различает большую каменную плиту,

полускрытую под венками из живых цветов.

— Что это? — спрашивает она свою спутницу.

— Эго памятник двум девушкам-партизанкам из

здешнего села, замученным фашистами в сорок

первом году неподалеку отсюда — на подступах к Москве.

Конечно, Айсолтан и раньше знала, что в сорок

первом году фашисты подходили к Москве, она

читала об этом, слышала от Чары и от Аннака,

которые сражались с фашистами. Но сейчас она с особой

силой чувствует, в какой грозной опасности была

Москва. И этот памятник, на котором не вянут цветы,

без слов говорит ей, с каким бесстрашием, с каким

геройством защищали свою столицу, свою землю

советские люди. Ничто не сломит их, никто не покорит!

«Советские люди, — думает Айсолтан, — навсегда

изгнали врагов из пределов нашей родины и донесли

знамя правды до Берлина, до Праги, до Будапешта.

Тысячи, миллионы смелых и честных рук за рубежом

подхватили знамя правды, знамя мира и

справедливости, понесли его по всему миру, и нет такой силы,

которая могла бы их остановить, повернуть вспять.

Пусть беснуются поджигатели войны — мы их не

боимся. Они катятся в бездну, а жизнь — за нас,

история — за нас, будущее — за нас!»

Так думает Айсолтан — и так говорит в большом,

ярко освещенном зале фабричного клуба. Она

вспоминает все, что слышала на конференции и что

передумала за эти дни. Потом она рассказывает

текстильщицам о Туркменистане, о родном колхозе «Гё-

рельде», о хлопчатнике и о том, как она со своим

звеном добилась высоких урожаев хлопка.

— Хлопчатник — это такое нежное, такое

красивое и капризное растение, что сколько за ним ни

ухаживай — все ему мало, как избалованному ребенку

или своенравной невесте...

Айсолтан растерянно умолкает, поймав себя на

том, что говорит о хлопке словами Бегенча. Ну, да

кто же может об этом знать? И что тут худого, если

она повторяет слова любимого? Но все-таки

Айсолтан смущена, — хорошо, что этого никто не замечает.

Текстильщицы дружно хлопают в ладоши и что-то

кричат ей из глубины шумного зала. Айсолтан