Айвенго (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Пятый был сэр Эдвин Торнхем.
– Чистокровный сакс, клянусь душой Хенгиста!
– крикнул Седрик.
– А шестой? Как звали шестого?
– Шестой,- отвечал пилигрим,немного помолчав и как бы собираясь с мыслями, - был совсем юный рыцарь, малоизвестный и менее знатный; его приняли в это почётное товарищество не столько ради его доблести, сколько для круглого счёта. Имя его стёрлось из моей памяти.
– Сэр пилигрим,- сказал Бриан де Буагильбер с пренебрежением, - такая притворная забывчивость после того, как вы успели припомнить так много, не достигнет цели. Я сам назову имя рыцаря, которому из-за несчастной случайности- по вине моей лошади - удалось
– Ваш вызов был бы немедленно принят, - отвечал пилигрим, - если бы ваш противник здесь присутствовал.А при настоящих обстоятельствах не подобает нарушать покой этого мирного дома, похваляясь победою в поединке, который едва ли может состояться. Но если Айвенго когда-либо вернётся из Палестины, я вам ручаюсь, что он будет драться с вами.
– Хороша порука!- возразил храмовник.- А какой залог вы мне можете предложить?
– Этот ковчег,- сказал пилигрим, вынув из-под плаща маленький ящик из слоновой кости и творя крёстное знамение.- В нём хранится частица настоящего креста господня, привезённая из Монт-Кармельского монастыря.
Приор аббатства Жорво тоже перекрестился и набожно стал читать вслух «Отче наш». Все последовали его примеру, за исключением еврея, мусульман и храмовника. Не обнаруживая никакого почтения к святыне, храмовник снял с шеи золотую цепь, швырнул её на стол и сказал:
– Прошу аббата Эймера принять на хранение мой залог и залог этого безымённого странника в знак того, что, когда рыцарь Айвенго вступит на землю, омываемую четырьмя морями Британии, он будет вызван на бой с Брианом де Буагильбером.Если же означенный рыцарь не ответит на этот вызов, он будет провозглашён мною трусом с высоты стен каждого из существующих в Европе командорств ордена храмовников.
– Этого не случится,- вмешалась леди Ровена,прерывая своё продолжительное молчание.- За отсутствующего Айвенго скажу я, если никто в этом доме не желает за него вступиться. Я заявляю, что он примет любой вызов на честный бой. Если бы моя слабая порука могла повысить значение бесценного залога, представленного этим праведным странником, я бы поручилась своим именем и доброй славой,что Айвенго даст этому гордому рыцарю желаемое удовлетворение.
В душе Седрика поднялся такой вихрь противоречивых чувств, что он не в состоянии был проронить ни слова во время этого спора. Радостная гордость, гнев, смущение сменялись на его открытом и честном лице, точно тени от облаков, пробегающих над сжатым полем. Домашние слуги, на которых имя Айвенго произвело впечатление электрической искры, затаив дыхание ждали, что будет дальше, не спуская глаз с хозяина. Но когда заговорила Ровена, её голос как будто заставил Седрика очнуться и прервать молчание.
– Леди Ровена,- сказал он,- это излишне. Если бы понадобился ещё залог, я сам, несмотря на то, что Айвенго жестоко оскорбил меня, готов своей собственной честью поручиться за его честь. Но, кажется, предложенных залогов и так достаточно- даже по модному уставу норманского рыцарства. Так ли я говорю, отец Эймер?
– Совершенно верно,- подтвердил приор,- ковчег со святыней и эту богатую цепь я отвезу в наш монастырь и буду хранить в ризнице до тех пор, пока это дело не
Он ещё несколько раз перекрестился, бормоча молитвы и совершая многократные коленопреклонения, и передал ковчег в руки сопровождавшего его монаха - брата Амвросия; потом уже без всякой церемонии, но, может быть, с неменьшим удовольствием сгрёб со стола золотую цепь и опустил её в надушённую сафьяновую сумку, висевшую у него на поясе.
– Ну, сэр Седрик,- сказал аббат,- ваше доброе вино так крепко, что у меня в ушах уже звонят к вечерне. Позвольте нам ещё раз выпить за здоровье леди Ровены, да и отпустите нас на отдых.
– Клянусь бромхольским крестом,- сказал Сакс,- вы плохо поддерживаете свою добрую славу, сэр приор. Молва отзывается о вас как об исправном монахе: говорят, будто вы только тогда отрываетесь от доброго вина, когда зазвонят к заутрене, и я на старости лет боялся осрамиться, состязаясь с вами. Клянусь честью, в моё время двенадцатилетний мальчишка-сакс дольше вашего просидел бы за столом.
Однако у приора были причины настойчиво придерживаться на этот раз правил умеренности. Он не только по своему званию был присяжным миротворцем, но и на деле терпеть не мог всяких ссор и столкновений. Это происходило, впрочем, не от любви к ближнему или к самому себе; он опасался вспыльчивости старого сакса и предвидел,что запальчивое высокомерие храмовника, уже не раз прорывавшееся наружу,в конце концов вызовет весьма неприятную ссору. Поэтому он стал распространяться о том, что по части выпивки ни один народ не может сравниться с крепкоголовыми и выносливыми саксами,намекнув даже, как бы мимоходом,на святость своего сана, и закончил настойчивой просьбой позволить удалиться на покой.
Вслед за тем прощальный кубок обошёл круг.Гости,низко поклонившись хозяину и леди Ровене, встали и разбрелись по залу, а хозяева в сопровождении ближайших слуг удалились в свои покои.
– Нечестивый пёс,- сказал храмовник еврею Исааку, проходя мимо него, - так ты тоже пробираешься на турнир?
– Да, собираюсь,- отвечал Исаак, смиренно кланяясь, - если угодно будет вашей досточтимой доблести.
– Как же,- сказал рыцарь,- затем и идёшь,чтобы своим лихоимством вытянуть все жилы из дворян, а женщин и мальчишек разорять красивыми безделушками. Готов поручиться, что твой кошелёк битком набит шекелями.
– Ни одного шекеля, ни единого серебряного пенни, ни полушки нет, клянусь богом Авраама!
– сказал еврей, всплеснув руками.
– Я иду просить помощи у собратий для уплаты налога, который взыскивает с меня палата еврейского казначейства. Да ниспошлёт мне удачу праотец Иаков. Я совсем разорился. Даже плащ, что я ношу, ссудил мне Рейбен из Тадкастера.
Храмовник жёлчно усмехнулся и проговорил:
– Проклятый лгун!
С этими словами он отошёл от еврея и, обратившись к своим мусульманским невольникам,сказал им что-то на языке,не известном никому из присутствующих.
Бедный старик был так ошеломлён обращением к нему воинственного монаха, что тот успел уже отойти на другой конец зала, прежде чем бедняга решился поднять голову и изменить свою униженную позу.Когда же он наконец выпрямился и оглянулся, лицо его выражало изумление человека, только что ослеплённого молнией и оглушённого громом.
Вскоре храмовник и аббат отправились в отведённые им спальни. Провожали их дворецкий и кравчий. При каждом из них шло по два прислужника с факелами, а ещё двое несли на подносах прохладительные напитки; в то же время другие слуги указывали свите храмовника и приора и остальным гостям места, где для них был приготовлен ночлег.