Айза
Шрифт:
— И как же мы поступим?
— Перво-наперво, отольем, — ответил старик, медленно расстегивая брюки. — А потом решим, то ли вернемся домой, оставив его подыхать, то ли рискнем тем, что он выпустит нам кишки.
Себастьян тоже помочился, издав при этом вздох явного облегчения, и заметил:
— Надо его найти.
— Вот это правильно, сынок! Вот это правильно. Как говорит пословица: «Рыбу не поймаешь, не замочив задницу, а тигра — не наложив в штаны». Пошли!
Он махнул рукой, призывая спутников сойти с крохотного пригорка, но тут Асдрубаль остановил его, тронув за плечо, и кивнул в сторону
— Кто-то едет, — сказал он.
Они вгляделись, и Асдрубаль первым узнал всадника, который ехал во главе вереницы лошадей.
— Это Айза! — воскликнул он.
Это действительно была Айза, которая как раз в этот момент нырнула в чапарраль, направляясь прямо к ним.
— Но что она делает? — воскликнул льянеро. — Она что, сошла с ума? Если где-то здесь бродит тигр, он может на нее наброситься.
Они стали размахивать руками и кричать, чтобы она не приближалась, однако девушка только помахала им рукой и продолжила свой путь.
Акилес Анайя навел винтовку, приготовившись выстрелить при появлении зверя, а Асдрубаль и Себастьян кинулись навстречу сестре, чтобы ее защитить.
Однако Айза преспокойно доскакала до них, остановила лошадей и с улыбкой поздоровалась:
— Добрый день! Я привела лошадей, принесла горячий кофе и лепешки. Давайте завтракать!
— Завтракать? — вне себя от возмущения вскричал Себастьян. — Ты что, спятила? Здесь бродит тигр, возможно подранок, который может накинуться в любой момент. Слезай!
Однако Айза так и осталась сидеть в седле и лишь покачала головой.
— Он уже больше двух часов как мертв, — сказала она.
— Откуда ты знаешь?
Айза развела руками в знак того, что не хочет ничего объяснять, а льянеро, который подошел, держа палец на курке и недоверчиво озираясь по сторонам, уточнил:
— Ты уверена?
— Совершенно.
Внезапно Акилес Анайя швырнул на землю свою фляжку.
— Но откуда ты можешь знать? — возмутился он. — Как? Скажешь мне, что тебе рассказал об этом Абигайль Баэс или же сам тигр пришел к тебе и объявил, что его убили?
Айза, самая младшая в семье Пердомо Вглубьморя, рассмеялась, довольная собственной проделкой, и спешилась, показав себе за спину.
— Ничего подобного! — сказала она. — Он там, в начале чапарраля: уже окоченел и весь облеплен мухами.
~~~
В какие-то ночи, когда воздух словно сгущался до такой степени, что не мог пройти сквозь мелкие ячейки москитной сетки, на которую вновь и вновь яростно бросались полчища голодных комаров, жаждавших крови, Айза Пердомо доставала из ящика замусоленную тетрадку в синей обложке и при свете огарка записывала мелким почерком все, что касалось тех необъяснимых явлений, которые не давали покоя ее душе.
Она уже успела какое-то время назад сделать вывод, что разговаривать с живыми о мертвых так же трудно, как и говорить с мертвыми о тех, кто продолжает жить, потому что страх одних и злопамятство других возвело между ними непреодолимую стену. И эта стена становилась все толще по мере того, как она превращалась в женщину и теряла детскую непосредственность.
Она больше не была
— Уходи! — приказала она однажды дону Абигайлю Баэсу. — Уходи навсегда, потому что вы все сведете меня с ума!
Однако вечный всадник вернулся спустя два дня. На этот раз он пришел в компании белокурого и сильного мужчины, который сидел на горячем огненно-рыжем коне и вел под уздцы еще двух точно таких же животных.
— Моя жизнь стоила жизни четверым моим братьям, — сказал он словно сквозь сон. — Они только и знали, что напиваться, а меня ждала великая судьба. Я бы спас от верной смерти тысячи индейцев, однако мой отец предпочел нанести мне удар в спину. Почему?
— Возможно, потому что для отца все сыновья одинаковы: что герои, что пьяницы. Их было четверо, а ты — один.
— Я был не один. От меня зависели куиба и яруро. — Казалось, только это и волновало уже всеми забытого мертвеца. — Почему он меня убил?
Как найти ответ на подобный вопрос в семнадцать лет? Какой ответ тут может быть, проживи она хоть тысячу лет?
Рыжий Ромуло ждал с бесконечным терпением покойника, который знает, что ему спешить некуда. Однако, когда занялся рассвет и он понял, что его очертания начинают расплываться, он повернул своего коня назад и взмолился:
— Спроси моего отца! Пожалуйста! Спроси моего отца!
Он исчез из виду, уводя за собой двух огненно-рыжих коней, братьев того, который был под ним, и Айза Пердомо с упреком взглянула на тихого и молчаливого дона Абигайля, который присутствовал при этой сцене.
— Я же не знакома с его отцом, — запротестовала она. — Не знакома и не желаю знакомиться… Уходи! Я же сказала, чтобы ты никогда не возвращался. Уходи!
— Куда? Я так устал скакать галопом без цели в надежде найти свой дом… Так устал!
Как описать все это в дешевой тетрадке в синей выцветшей обложке так, чтобы, когда она будет перечитывать запись при свете дня, у нее не возникало ощущения, словно временами она теряет рассудок?
Как тут не чувствовать, будто она сходит с ума, если на следующую ночь к ней явился грустный старик с искаженным болью лицом?
— Что еще мне оставалось делать, если он выбрал эту дорогу? — сокрушенно говорил он прерывающимся голосом. — Я ему тысячу раз говорил: «Нет такого человека, который бы бросил вызов Хуану Висенте Гомесу и остался в живых. Перестань подвергать всех опасности». — Он громко шмыгнул носом, и Айзу отвлекло открытие, что у мертвеца могут течь сопли. — Однако он меня не послушал, — продолжал всхлипывать старик. — Тысячу и один раз бросал вызов этому грязному тирану, и все это время ни разу не подумал ни обо мне, ни о своих братьях. Он так и не захотел меня понять, а теперь я хочу, чтобы ты заставила его это сделать.