Айза
Шрифт:
— Сколько времени?
— Сколько захотите. Это соглашение всем нам идет на пользу. Акилес счастлив, и даже индейцы выглядят более довольными. Они сказали мне, что вы к ним часто наведываетесь, заботитесь о детях и приносите еду.
— Они выглядят такими беспомощными!
— Слишком уж большая пропасть отделяет их от нашей цивилизации, и, что бы мы ни делали, нам не удастся приобщить их к ней. Они обречены на вымирание, и наш долг постараться сделать так, чтобы агония была по возможности менее болезненной.
— И что же, ничего нельзя изменить?
— Что, например? Призвать к оружию, чтобы отстоять их права? Какому оружию? Луки и стрелы против
— А если бы они с раннего детства воспитывали детей в наших обычаях? Они бы не смогли адаптироваться?
— Может быть, — согласилась Селесте. — Но как вы намерены это осуществить? Забрать их у родителей сразу после рождения или с первого момента вбить клин между двумя культурами, чтобы в результате родители и дети чувствовали себя чужими и стыдились друг друга? — Она скептически покачала головой. — Только некоторым, очень немногим, удастся преодолеть пропасть многовековой отсталости. Прочие в конце концов тихо вымрут — точно так же, как на протяжении истории вымерло столько других культур.
— Трудно с этим согласиться.
— Тем не менее приходится согласиться. — Селесте перестала выбирать камешки из чечевицы и взглянула на Аурелию Пердомо. — Вы как-то говорили, что там, на Лансароте, прежде чем выйти замуж, были учительницей, не так ли?
— Да. И после замужества я продолжала учить детей в поселке.
— Вам бы хотелось, чтобы здесь была школа?
— Здесь? — удивилась Аурелия Пердомо. — И кого бы я учила? Ближайшее имение находится в трех часах пути.
— Да, но ведь есть пеоны. А у этих пеонов есть дети, которые никогда не научатся читать, потому что даже их родители этого не умеют. — Селесте внезапно воодушевилась, словно идея показалась ей вполне осуществимой. — Мы могли бы приспособить для этого несколько комнат и часть конюшен, и дети приезжали бы на время. Месяц или немного дольше интенсивных занятий. Затем они уезжали бы к себе домой, чтобы вернуться в сезон дождей, когда все равно нечего делать. Как вам кажется?
— Это было бы здорово, — согласилась Аурелия. — Но полагаю, на это потребовалось бы много денег, а я не знаю, готовы ли пеоны платить.
— Не беспокойтесь о деньгах, — ответила льянеро. — Как думаете, вы с Айзой смогли бы заняться школой для пятнадцати или двадцати детей?
— Да. Конечно смогли бы. — Аурелия замолчала, вглядываясь в какую-ту точку на равнине. — Кто-то едет, — с озабоченным видом заметила она.
Селесте Баэс встала и подошла к окну; прищурившись, чтобы глаза не ослепил яркий свет полуденного солнца, она попыталась рассмотреть всадника, за которым, как водится, следовал столб пыли.
— Надо быть сумасшедшим, чтобы скакать по саванне в такое время дня, — проговорила она. — Это настоящее пекло.
— Предупредить мужчин?
— Нет. В этом нет необходимости.
Женщины вышли на галерею и стали ждать в тени, пока небольшой и нервный каштановый конек, храпящий и потный, не остановился перед ними.
— Добрый день!
— Добрый день!
Аурелия, Селесте и приехавшая женщина смотрели
— Вы ведь Селесте Баэс, правда? Не ожидала вас здесь встретить, но я рада с вами познакомиться. Я Имельда Каморра. — Женщина сделала выразительную паузу и добавила как бы невзначай: — Племянница Факундо Каморры, упокой его Господи.
Руки Селесте Баэс, лежавшие на перилах, сжались в кулаки, однако голос не дрогнул, когда она ответила:
— Будет лучше, если вы войдете.
Вновь прибывшая не стала ждать повторного приглашения, ловко спешилась, позволив своей лошади самостоятельно искать тень и водопой, и последовала за обеими женщинами в просторную гостиную, самое прохладное и уютное помещение в доме.
Аурелия Пердомо махнула рукой, показывая, что пойдет на кухню, но Селесте покачала головой.
— Нет. Не уходите, — попросила она. — Если она не ожидала встретить меня здесь, полагаю, она приехала не ради меня. — Она повернулась к Имельде, которая отряхивалась от пыли: — Или я ошибаюсь?
— Нисколько. — Имельда попыталась улыбнуться, но получилась гримаса. — Вы не могли бы дать мне попить? — попросила она. — Кажется, я наглоталась пыли со всей проклятой равнины.
— Лимонад? — предложила Аурелия.
— Если можно, добавьте немного рома.
Имельда устало опустилась в одно из кресел и с интересом огляделась, обратив внимание на тяжелую мебель, старые портьеры, широкую лестницу, которая величественно восходила на верхний этаж, и огромные картины.
— Значит, вот он какой, этот дом! — воскликнула она. — Столько лет я только о нем и слышу и привыкаю к мысли о том, что однажды он станет моим. — Она иронически улыбнулась, поворачиваясь к Селесте: — Вам известно, что ваш кузен обещал на мне жениться и привезти меня жить сюда?
— Нет, неизвестно.
— Так вот, обещал! — Имельда покачала головой, словно ей самой было трудно это признать. — И ведь я поверила! — добавила она. — Вот дура! — Она вперила взгляд в Аурелию, которая вернулась с кухни с подносом, на котором стояли кувшин лимонада, три стакана и бутылка рома, и, подождав, пока та нальет, заметила: — Вы, должно быть, мать.
— У меня трое детей, — был сухой ответ.
— Да. Знаю. Два парня и одна девчонка, из-за которой Кандидо готов отослать меня обратно в бордель. — В голосе женщины послышался вызов, чуть ли не бравада. — Потому что я была проституткой, знаете? Моего дядю Факундо убили, мой отец был ни на что не годен, и мне пришлось окунуться в жизнь. Семь тысяч боливаров! — со злостью проговорила она. — Семь тысяч боливаров предлагает мне эта свинья в обмен на лучшие годы моей жизни и обещание на мне жениться и жить в этом доме. — Она широко развела руками. — Что вы на это скажете?
— Что моя дочь не имеет к этому никакого отношения, — спокойно ответила Аурелия. — Мне неведомо, что мог наговорить вам Кандидо Амадо, только Айза видела его всего два раза в жизни. Мне кажется нелепым, что мужчина может питать подобные иллюзии.
— Вы его не знаете! — заметила Имельда Каморра, сделав долгий глоток рома с лимонадом. — Он почти такой же чокнутый, как его мамаша, и всегда действует по первому порыву. Меня он силой вытащил из борделя в первый же вечер нашего знакомства, и, если бы старуха не уперлась, угрожая, что больше не подпишет ни одной бумаги, мы в ту же неделю бы поженились. Но он боится старуху. Он ее ненавидит и презирает, но боится. — Имельда повернулась к Селесте Баэс: — Ваш дед хорошо все устроил… Если бы он не сумел так все продумать, сейчас ваша тетка уже была бы в психушке, а я — замужем.