Аз Бога Ведаю!
Шрифт:
– Сей младенец есть муж и есть светлейший князь милостью Владыки Рода!
В мочке уха князя была серьга – знак Рода, сверкающая свастика, подобная той, что вращалась над куполом Чертогов.
Три камня – сути рубины: се символ божьей крови…
Волхвы и чародеи в тот же час увили колыбель буквицей, окурили двери и окна дымом – от сглаза и изрока. Да заспешили к капищам, чтобы воздать жертвы богу Роду. Бояре же и удельные князья созывали жен, чтобы избрать достойных нянек светлейшему дитяти.
Княгиня с младенцем на короткий миг одна осталась…
Тут и явилась к ней Креслава и, поклонившись
– Дозволь мне нянькой быть младенцу! Уберегу его и от лихих людей, и от дурного глаза, от хвори и беды, и чтобы ветер не унес. Взлелею князя, как яблоня свой плод, как медведица пестует медвежонка, вскормлю из клюва в клюв, как птица! Не помни зла и лиха, доверь мне чадо!
Заслонила княгиня младенца, сама, как медведица, взъярилась:
– Не смей приблизиться к дитяти! Ступай прочь! Я родила наследника престола! А ты – пуста! Пуста, как бубен!
Овцой покорной стояла пред ней Креслава. Отликовала! Отлюбила! Отласкала! Вернется князь Игорь из похода – не вспомнит о наложнице, когда позрит на сына и на мать – преображенную, прекрасную княгиню.
И велит прогнать подлую соперницу!
Но ежели не прогонит? Оставит в тереме, в покоях?..
И тут в княгине взыграла месть лютая. Мысля, что на радостях Игорь простит ей смерть Креславы, дитя не оставляя, княгиня взяла меч, что был кормилом ладьи, и рассекла бы наложницу, как змею в степи, но сильная десница ослабела! Иль меч сей – священный дар волхва Валдая – был откован для князя светоносного, для крепкой десницы мужа и был неподъемен для руки жены?
Иль не поднять булата, имея младенца у груди?..
– Прочь с моего двора! – в отчаянии закричала княгиня. – Чтобы духу твоего в тереме не слыхала!
Креслава же и бровью не повела. Только виноватые очи опустила.
– Ушла бы я… Только ты, княгиня, мне не госпожа. А господин мне – Великий князь. Если он пожелает и молвит слово – в сей же час покину и терем, и двор. И мир покину сей. Не обессудь, соперница, мне след князя дождаться… Уйми гнев свой, послушай меня. Негоже нам сейчас ратиться из-за лады. Не по своей воле мы поделили с тобой и кров, и мужа. Тебя избрал Вещий Олег и в жены отдал князю – меня сам князь избрал… Мы с тобой рок поделили. Так не противься року и теперь поделись со мной радостью. Ты мать светлейшему князю-младенцу; дозволь же мне всего лишь нянькой ему быть. И мне довольно.
Поняла княгиня, что ни гневом, ни мечом не прогнать Креславу, не избавиться от нее до приезда Игоря с войны.
– Ступай, – сказала она. – Пусть рассудит наш муж и господин. Как пожелает он, так и будет.
Креслава удалилась. Тут же набежали стольники, кравчие, поварихи, захлопотали возле княгини с младенцем, яства понесли. А у княгини в сердце тревога затаилась, будто сверчок. Ни пить, ни есть, ни быть, ни жить! То чудится, наложница в окно смотрит, теша мысль выкрасть .младенца, то кажется, открыла потайную дверь, что ведет в мужскую половину терема, и глядит из проема, и мечет завистливые взгляды.
И тогда призвала она Свенальда. Старый наемник изрядно уже послужил русским князьям. Много чего видывал, многих властителей пережил, и потому на зов княгини стремглав не помчался. Как захотел, так и явился, и в покоях перед княгиней даже треуха не снял.
– Зачем
– Слыхал ли, что я родила наследника престола? – спросила она.
– Была весть, – безразлично вымолвил Свенальд.
– Ты слыл всегда верным воеводой. Так сослужи мне службу, как всем князьям служил. Надобно защитить моего младенца, ибо он в будущем – Великий князь.
Старый наемник и оком не повел – то ли слушал, то ли спал, не опуская век. На длинном, иссеченном шрамами и временем лице его не было никаких чувств.
– Есть в тереме наложница Великого князя, Креслава, – зашептала княгиня. – Она замыслила похитить моего младенца! Отыщи ее и тайно умертви. А тело спрячь, чтобы никто его не отыскал. В тереме же повсюду поставь свой караул.
Свенальд молчал, лишь взор его холодный на миг вроде бы ожил, но тут же и угас.
– За службы я воздам, – пообещала княгиня. – Как пожелаешь, имением или златом…
– Я старый ратник, княгиня, – полилась тягуче его речь-смола, – Мне след довлеть мечом и Русь оберегать, покуда Великий князь в походе. А умерщвлять его наложниц я не горазд. Найди кого еще…
Не кланяясь и не прощаясь, он повернулся и стучащей походкой вышел из покоев.
Княгиня крикнула во след:
– Ужо вот поведаю князю, как ты наследнику служил! Поставь хоть стражу!
– Сына пришлю, – буркнул воевода.
И скоро в терем вторгся Лют Свенальдович со своей братией: рать его была набрана из иноземцев с северных морей да скандинавских гор. Наемники сей же час осадили терем, крикливая речь и брань наполнила палаты; тут пили мед, играли в кости и похвалялись силой. Боясь разгневать стражу, все домочадцы присмирели. И сама княгиня, позрев на караул, примолкла, заперлась в своих покоях и вместе с няньками всю ночь глаз не сомкнула – скорее бы вернулся князь!
После восхода солнца, в полудреме, пригрезился ей Вещий князь Олег. Склонился он над колыбелью и стал играть на рожке. Да так славно, что сама княгиня заслушалась. Но тут младенец толкнул ее в грудь и сказал :
– Матушка, скорее спроси у Вещего Гоя, как мое имя!
– Дедушка Даждьбог тебе уже дал имя – Святослав, – промолвил Вещий князь. – Прославляй Свет, от коего рожден. И нет на земле у тебя иных дел.
Младенец – а уж будто не младенец, дитя трех лет, рожок к устам своим приставил, да не напев сыграл, а будто витязь протрубил победу на бранном поле. Сей трубный глас вмиг согнал мимолетный сон княгини. Она встряхнулась, бросилась к колыбели: в ней спокойно почивал светлейший князь Святослав, а в изголовье его лежал рожок.
Сон был в руку!
За окном же и в самом деле протрубил боевой рог, послышался стук копыт и ржанье множества коней. Киев всколыхнулся от этих звуков! Не печенеги ли?!. Княгиня, защищая младенца, схватила меч – дар Валдая, и показался он легоньким, словно перышко, заиграл в руке. Распахнула она дверь – вся стража спит там и сям, Лют Свенальдович с нею…
– Да время ли спать?! – трубою протрубила княгиня. – Эй, стража! Слышу стук копыт и скрип колес! Кто к Киеву идет?!
Покуда сломленная сном стража продирала очи, прибежал верный боярин Претич, на лике его – радость и веселье.