Азбучная история
Шрифт:
По натуре человек тихий, спокойный, он не привык к людскому обществу. И критиковать увиденное или услышанное у других ему даже в голову не приходило. С какой стати судить-рядить? Он готов принять что угодно. Сорок лет. Полжизни, считай, уже позади. И коль скоро ему предложено вот это, он с благодарностью согласится.
Йоаким сидел, оглядывая комнату. Стены сплошь увешаны фотографиями — Дитте в самых разных ситуациях. Дитте-младенец, лежащая на светло-красном ковре. Дитте с белой от муки головой. Дитте, пекущая печенье. Дитте со школьным ранцем, на лестничной площадке. Золотоволосая Дитте на
Время шло, Сюзанна не возвращалась. Он вспомнил о немытой посуде, на цыпочках пробрался на кухню и, чтобы никого не потревожить, тихонько закрыл за собой дверь. На стене висели большой постер с изображением моркови и множество детских рисунков. На подоконнике разложены яблоки и апельсины. На полу — корзинка с хлебом и зеленью. Ему вспомнилась собственная кухня. Шахматный узор на полу, длинные рабочие столы. Здесь едва хватит места замесить хлеб. Но ему все равно понравилось. Он налил в таз воды, засучил рукава, а немного погодя вдруг заметил, что напевает. Чистую посуду расставил в порядке, который полагал правильным. В Сюзанниных системах он не вполне разобрался, однако решил, что так более-менее сойдет. Тщательно вытер стол, а мокрое полотенце развесил сушиться на спинке стула. Потом заварил чай в большом красном чайнике, отыскал две чашки и отнес в комнату.
Минут через десять вернулась Сюзанна, с припухшими глазами, словно успела вздремнуть. Один из крысиных хвостиков распустился.
— Спасибо, что помыл посуду, — сказала она, обняла Йоакима за шею и впервые за весь вечер поцеловала.
Ему очень не хотелось отпускать ее, но она высвободилась, налила в чашки чаю. Серьезная, совсем не такая, как часом раньше.
— Дитте плоховато ладит с мужчинами, — сказала Сюзанна, когда они уселись на диван. — Ты не обращай внимания. Со временем она привыкнет, успокоится, и все пойдет на лад.
— Конечно, — отозвался Йоаким, обняв ее за плечи. Они сидели висок к виску, и он чуял теплый запах ее волос. — Мы не будем ее торопить, пусть себе привыкает.
Сюзанна подняла голову, пристально посмотрела на него, словно проверяя, не кривит ли он душой. На миг Йоакиму показалось, будто его оплеснуло ярким светом, и вновь он испытал необъяснимое ощущение счастья, настолько пронзительное, что невольно застонал.
— Что с тобой? — спросила Сюзанна.
— Мне просто хорошо, — улыбнулся Йоаким, и она опять положила голову ему на плечо. Он осторожно
— Я совсем тебя не знаю, — тихо сказала она.
— Я весь перед тобой, — ответил он.
— Правда?
— Правда.
Лучше бы ничего больше не говорить. Сидеть вот так и молчать. Но Сюзанну одолевало беспокойство. Несколько раз она выходила, замирала, прислушиваясь, у двери Дитте, а возвращалась всякий раз полная решимости и сообщала все новые факты, какие, по ее мнению, ему необходимо знать. Пусть все будет начистоту, ведь ей нужно думать не только о себе.
— У Дитте никого нет, кроме меня, — сказала она. — Ну и, конечно, моей матери. Хотя она по-настоящему не в счет.
Йоаким кивнул. Отчего ее мать по-настоящему не в счет, он не понял; наверно, дело касается одного из тех жизненно важных вопросов, которые связаны с взаимоотношениями мужчин, женщин и детей и в которых он ничего не смыслит. Поэтому он промолчал. Однако был не прочь разобраться в обстоятельствах.
— Как же все-таки насчет отца Дитте? — нерешительно спросил он. — Почему она с ним не видится?
— Это ничтожество! — сердито воскликнула Сюзанна. — Знаешь, насколько он заслуживает доверия? — Она свела большой и указательный пальцы, оставив между ними миллиметровый просвет. — Вот настолько. На такого вообще нельзя рассчитывать. — Немного успокоившись, она добавила, ласковым голосом, будто обращалась к ребенку, которого надо утешить: — Йоаким, ты еще очень многого не знаешь.
— Можешь рассказать мне все, что сочтешь нужным, — тихо сказал он.
— Последний раз, — задумчиво произнесла Сюзанна, — Дитте пришла домой и говорит: его новая жена сказала, что они прозвали меня Мамаша Дуреха. — Она внимательно посмотрела на него. — Неужели непонятно? О каком доверии может ид ти речь?
— По-твоему, это правда? Да никому в голову не придет сказать такое.
— Дитте не лжет! — Сюзанна стряхнула Йоакимову руку и отодвинулась подальше, с обидой глядя на него. — Зачем ей лгать? Какой смысл?
— Я вовсе не хотел тебя обижать… — начал он.
— А я и не обижаюсь, просто спрашиваю, мне в самом деле интересно. Вдруг услышу от тебя что-нибудь новенькое.
Оба надолго замолчали. Неожиданно Сюзанна стукнула себя кулаком по лбу и прошептала:
— Извини… Я дура. Дура, дура, дура. Уже умудрилась втянуть тебя в эти дрязги. А все потому, что мне кажется, будто мы знакомы всю жизнь. Потому что с тобой я чувствую себя защищенной. Но мы же совсем друг друга не знаем. Ты наверняка невесть что обо мне думаешь!
Она подобрала ноги на диван и, покусывая кулачок, искоса взглянула на Йоакима.
— Тебе вряд ли знакомо чувство ненависти, а, Йоаким? И бороться за жизнь, наверно, не приходилось?
— Да нет, — сказал он, в полном замешательстве от такого положения вещей, поскольку чувствовал, что в определенном смысле это его принижает. — Пожалуй, не приходилось.
— Мне необходим человек, который обнимет меня крепко-крепко и скажет: все наладится, все будет хорошо. Вот кто мне позарез необходим… — Она осеклась. Глаза наполнились слезами. — Вечно я опасаюсь доверять людям. А это большой минус. Но мне столько всякой мерзости довелось пережить, Йоаким, тебе и не снилось.