Азиаты
Шрифт:
— Спасибо, яшули, другого нам и не надо. По всему видно, что косорукий Мурад и есть мой дядя. Только как нам добраться до того аула, где стоит кузница? — Арслан, словно охотник, вышедший на хорошую дичь, собрал своё внимание.
— Сынок, это не так близко, но по нашим меркам не так и далеко. Сейчас я тебе скажу, сколько минзилей [22] до аула Довлет-Гирей. — Казак-бай загнул мизинец на левой руке, запрокинул подбородок, зашептал про себя, затем сказал: — Восемь минзилей будет. Заплатишь немного, покормишь в дороге — дам тебе провожатого.
22
Минзиль —
— Без провожатого нам и шага по этой земле не сделать! — обрадовался Арслан. — Кто будет провожатым?
— Внук мой, Корсак-бай, он часто в Хиву и назад с караванщиками ходит.
— Спасибо, яшули…
После двухдневного отдыха Арслан с джигитами и проводником, при двух верблюдах, пустились в путь. Весна только начиналась. На мангышлакском плато пробивалась трава: лезла она отовсюду, из-под камней в трещин. Солнце ласково пригревало с высоты, и всюду, словно жёлтые тени, мелькали тушканчики. Несколько раз появлялись на горизонте стада сайгаков и уносились прочь, оставляя гулкое эхо. Урочища или юрты, как их называли хозяева киргиз-кайсакской степи, представляли собой мелкие хуторки из нескольких кибиток и агилов для скота, но непременно с колодцем во дворе. Джигиты, напоив коней, готовили ужин — разогревали на огне приготовленное ещё в Арзгире жареное баранье мясо, отправляли жирные кусочки в рот, в макали в растопленное сало чурек. Ночевали на кошмах. Чтобы отогнать от себя блох, подкладывали под голову и тело сухую полынь. Утром чуть свет пили чай в отправлялись дальше.
На урочище Ак-булак, где протекал родник с чистой, как слезинка, водой, джигиты не только напоили коней и запаслись водой в дорогу, но и помылись до пояса, из одежды вытрясли жгучую дорожную пыль. В эту ночь спал Арслан беспокойно, томимый мыслями о встрече в Довлет-Гирее с дядей. Думал он о нём и весь дневной переход, вспоминая, какой он?… Помнилась скупая улыбка и сдержанная речь. Совет его помнил: «Джигита украшает только ум его и храбрость! Не подумав, не руби сгоряча голову даже врагу. Не беги от врага, чтобы не потерять храбрость!»
Вечером были в Довлет-Гирее. Урочище назвали тяге в честь князя Бековича-Черкасского. Здесь он останавливался со своим отрядом, когда шёл в Хорезм к хивинскому хану Ширгази. Мало его кто называл по имени. Называли государственным послом — довлет-гиреем. Арслан, как только увидел кузницу, направил коня к ней. Звон кузнечного молота вселял надежду на встречу с дядей, но из кузницы вышел молодой детина с волосатыми плечами. Арслан поздоровался и спросил:
— Не вы ли будете Кадыр-усто?
— Вах, джигит, Кадыр-усто год назад умер. Это был мой дед, а я ему приходился внуком.
— Вот как, — удручённо отозвался Арслан. — А криворукий Мурад, что с ним лошадей ковал, где?
— Криворукий Мурад взял в жёны дочь Кадыра-усто, мою тётю, и уехал в Куня-Ургенч. Там он живёт, а служит хану Мухаммед-Ушаку А ты сам кто будешь?
— Косорукий Мурад — мой родной дядя, значит, ты мне приходишься родственником.
— Бай-бой! — не дал договорить кузнец и чуть было не стащил с лошади Арслана.
Спустя час джигиты сидели в юрте кузнеца, насыщаясь чем бог послал, и расспрашивали о том, что творится в Хорезме. Теймир, так звали кузнеца, рассказывал обо всём, что знал.
— Ширгази-хан, который отрубил Довлет-Гирею голову, давно умер. Теперь в Хиве сидит Ильбаре-хан. Два раза — весной и осенью — Ильбарс выезжает с биями на охоту, один раз заезжал ко мне — я подковал ему жеребца. Сам он неплохой хан, ест и пьёт немного, но много хвалится и кричит. Надир-шах для него — жалкий щенок. Говорит: «Придёт ко мне тот счастливый день — я
— Почему он так презирает Надир-шаха? — спросил Арслан.
— Ай, Надир-шах — простолюдин. Раньше он был простым джигитом у Баба Али-бека. Этот бек из афшаров женил Надира на своей дочери и возвысил его в юз-баши. Как только он это сделал, Надир сразу поехал в Дурун и напал на карадашлинцев, своих же туркмен. Те прогнали его за горы, а он опять напал… Потом начал терзать и тех, что жили в Мерве и на Амударье. Хивинский хан Ильбарс — человек царственного происхождения, всё время ищет дружбы с туркменским ханом Мухаммедом-Ушаком, чтобы вместе напасть на Надира и сбить с него спесь.
— Коней часто приходится копать? — Арслан задал вопрос исподволь, чтобы не выдать, зачем джигиты еду? в Хорезм и ещё дальше.
— Ай, всадники всё время туда-сюда едут.
— Много ли хороших коней видишь? Туркменские из Дурун а и Нессы попадаются?
— Редко таких вижу — далеко они от нас, да а стоят дорого. В десять, а иной скакун в сто раз дороже человека. Пленных с Урала хивинцы везут — по сто тиллей [23] продают на базарах, за персов ещё меньше берут, а туркменский конь не каждому по карману.
23
Тилля — золотая монета.
Арслан прикинул: «В одной пластинке четверть фунта золота — не мало ли за одного коня?» И чем больше он думал о покупке небесных скакунов, тем призрачнее казалась их покупка…
Ещё два дня провели джигиты в гостях у кузнеца Теймипи и снова зарысили их коми по голубому Усть-Юргу, высекая подковами искры из кремнёвых камней. Провели несколько ночёвок на Ай-бугире, в Кунграде и в нескольких маленьких урочищах. Наконец, въехали в Куня-Ургенч — столицу хорезмских туркмен. Сотни кибиток, множество глинобитных хижин, загоны для овец, конюшни — всё это было огорожено высокой стеной, размытой дождями. Кибитки Мурада-косорукого джигиты отыскали без особого труда, стоило только спросить детвору. Жена его, молодая узбечка, вышла с ребёнком на руках, спросила, кто такие? Арслан ответил. Она разрешила джигитам занять две чёрные юрты в которых лежали всякое тряпьё и ржавые подковы, пояснив Арслану:
— Мурад-джан ушёл в Хиву, к Ильбарс-хану. Ушак сказал ему: «Пойдём со мной, коней будешь подковывать», и он уехал.
Пришлось порасспросить у соседей, куда и зачем уехал Мухаммед-Ушак со своим войском. Те, кто об этом знали, сообщили нехотя:
— Ай, поехал воевать! Надир-шах в Индию ушёл, а Ильбарс-хан повёл свои войска на персидский город Серахс. Зачем? Это дело хорошо не кончится…
XIX
Генерал-поручик Татищев прибыл в Мензелинск летом 1737 года. Путь его лежал через разорённые сёла и сожжённые поля. Дорого стоило России устройство Оренбургского края. Два года назад, как только первый его устроитель статский советник Иван Кириллов ступил с экспедицией на реку Орь, башкиры во главе с Кильмак-Абызой выступили против русских. Строительство на их земле новой крепости они восприняли как посягательство на их свободу. Вскоре бунт превратился в восстание. Отбивая налёты повстанцев, беспощадно карая «разбойников», Кириллов с большими потерями построил в устье Ори крепость, соединил её колёсной дорогой с Волгой. Он же отыскал новые прииски медных и железных руд. Умер в саратовском госпитале, привезённый из оренбургской степи. Голый и испепелённый край принял под своё начальство статский советник в генерал-поручик Татищев.