Азиаты
Шрифт:
В Мензелинске начальника Оренбургской комиссии (переименованной из экспедиции) поджидали казанский губернатор Мусин-Пушкин, обер-прокурор генерал-майор Соймонов и полковник Тевкелев — один из ближайших помощников умершего Кириллова. Тотчао созвали генеральный совет и начался разбор дел, связанных с восстанием башкир. Под председательством Соймоиова был осуждён военным судом уфимский воевода Шемякин. Суровому порицанию подвергся полковник Тевкелев, ревностно опекавший в защищавший азиатов. Он же взял под защиту и почившего Ивана Кириллова, находя, что крепость оренбургская построена в самом удобном месте. Татищев же назвал место, выбранное для Оренбурга, самым неудобным. Двинувшись из Мензелинска в оренбургские степи, Татищев отыскал для города более подходящее место, в ста восьмидесяти верстах от устья Ори, и повелел перенести город туда, поближе к киргизскому урочищу Красная Гора [24] .
24
Впоследствии и это место было оставлено, а город Оренбург перенесён за 70 вёрст от Красной Горы.
— Ты осторожнее будь, Василий Никитич, с этим татарином. Этот мурза во время персидского похода у самого Петра Великого толмачом был, причём по секретным делам,
— Слыхал о таком, — недовольно отозвался Татищев, — оттого и щажу охальника.
— Я сам присутствовал при беседе Петра Алексеевича с мурзой Тевкелевым, — продолжал Соймонов. — Оказывается, он из ордынцев, имевших кормовые поместья в Касимовском, Владимирском и Керинском уездах. Этот мурза предложил Петру принять в подданство России киргиз-кайсакскую степь. «Если поможешь мне в этом, — посулил ему Пётр, — то выдам тебе на это дело миллион». Не успел в тот год великий император заняться киргиз-кайсаками, а потом и умер. Позже уже, в тридцатом году, привёз он нового хана Меньшей орды Абулхайра в Астрахань, к Волынскому и ко мне, как вице-губернатору. Мы тогда хорошо приняли его и отправили киргизских послов в Петербург, к императрице. Там взглянула на них матушка-государыня и послала в киргизскую степь к Абулхайру двух геодезистов вместе с Тевкелевым. Отыскали они его близ Аральского моря. Пытались взять с него присягу и фирман на подданство России, но не все киргиз-кайсаки дали согласие. Зато преуспел Абулхайр в другом: хивинский народ выразил ему полную покорность и назвал правителем хивинского ханства…
— К чему сии подробности, Фёдор Иваныч, не пойму, — поморщился Татищев. — Как ни старался мурза, а не смог надеть на Абулхайра шубу и шапку соболью, да и грамоту на подданство с собой не привёз.
— К тому же и я веду, что нельзя тебе ссориться о полковником Тевкелевым. напротив, приблизь к себе, Мурза поможет тебе короновать Абулхайра. Тогда не только Меньшая и Средняя орда станут нашими подданными, но и хивинское ханство.
— Прав ты, Фёдор Иваныч, придётся смягчить мне свой норов, да только мурза Тевкелев морду воротит.,
Лето шло к концу, и вот сам Абулхайр приехал с отрядом и сыновьями в Башкирию. Поставили киргиз-кайсаки кибитки на краю города, всадники загарцевали на красивых — скакунах, привлекая внимание горожан. Абулхайр сидел в белой юрте, ожидая начальника оренбургской комиссии. Раньше хорошо ладил он с Кирилловым, доброй вспоминал о нём, а потому не спешил первым выезжать на поклон к новому управителю. Дождался хан — приехал курьер от Татищева с приглашением посетить нового русского начальника. Абулхайр с сыновьями и личной охраной отправился к генерал— поручику. После обычной церемонии приёма Татищев усадил гостя за стол.
— Какова же истинная цель твоего приезда в Мензелинск, Абулхайр? Со мной хотел познакомиться, али иные заботы?
— Делом пришёл помочь, господин генерал-поручик. Боялся, как бы башкиры не напали на твой отряд да не изрубили солдат твоих. Нельзя никак доверять им, больно много вреда от них. Сабли башкирские отяжелели от крови. У Верхняцкой пристани башкиры вырезали всю охрану сибирского обоза. Сам мурза Тевкелев был окружён на реке Белой, едва отбился от башкир…
— Знаю, давно осведомлён о разбоях башкирцев, — не стал дальше слушать Татищев гостя. — Говори, с какой задумкой явился ко мне.
— Скажу, господин генерал-поручик, отчего ж не сказать, коль думается мне, что нельзя более русским опираться на башкирские плечи. Надо поставить над башкирами своего человека. Я привёз моих сыновей — одного из них хотел бы сделать начальником над башкирами. Ты видел его, господин генерал, зовут моего старшего Эрали Султан: он храбрый джигит в открытом поле, и мудрый хозяин в своём аиле. Станет управлять башкирами — всех научит кланяться императрице русской, а тебе тем паче.
— Спасибо, Абулхайр, но предложение твоё принять никак не могу. Есть мудрые головы и среди русских, так что найдётся на них управа… Обойдёмся без твоей помощи… Тебе я советую, коли не осерчал, поезжай к Красной Горе и жди меня там… Прежде чем о
В разгар жаркого оренбургского лета прибыл Татищев с отрядом в назначенное место. Возле строящейся крепости гремела духовая музыка, палили пушки и ружья. Тысячи русских солдат и казаков, множество джигитов киргиз-кайсакской орды съехались на торжества по случаю принятия российского подданства Меньшей и Средней орд. Генерал Татищев главенствовал на торжествах. Перед ним Абулхайр произнёс присягу. Татищев же опоясал хана богатой саблей и первым провозгласил тост во имя вечной дружбы и единства русского и киргиз-кайсакского народов. Прочие генералы и чины помельче, в их числе и полковник Тевкелев, затерялись в бесчисленной толпе, а затем поехали с Татищевым осматривать Яицкую линию. Абулхайр-хан откочевал в свои владения, к Аральскому морю.
Устраивая новый край, генерал-поручик Татищев продолжал карать воров и взяточников, предателей и доносчиков. Но и сам, полный решимости сослужить верную службу императрице, настрочил и отправил в Петербург донос на Шемберга, надеясь, что Анна Иоановна и обер-камергер Бирон по достоинству оценят высокого духа рвение и преданность статского советника Татищева. Дабы приумножить свою личную преданность императрице, Татищев отправил в Москву Салтыкова с тем, чтобы он переправил Бирону двух серых иноходцев и двух рыжих кобыл, а вместе с ними двух пленников — мальчика и девочку…
Шло время. Службу по устройству Оренбургского края Татищев деятельно сочетал с писанием «Истории государства Российского» заодно изучая материалы о близлежащих к России землях и живущих на ней народах. Труды древнеримских историков постоянно лежали на его столе. Василий Никитич по вечерам при лампадке, склонившись над старыми томами и собственными страницами, нисколько не походил на жёсткого, крутого генерала, каким его знали солдаты и офицеры, В начале 1740 года Татищева неожиданно пригласили в Петербург. Пока ехал в громоздкой своей карете, не думал ни о чём худом. Но в Москве долетели до него слухи, будто бы отозван Татищев из Оренбурга, чтобы дать показания тайной коллегии о делах своих противозапретных. По приезде в Петербург тут же наведался к Волынскому, где был радушно встречен старыми друзьями Соймоновым, Хрущовым, Мусиным-Пушкиным, Еропкиным… Множество столичных новостей узнал «киргизский странник»: Волынский-то не только в генерал-адъютанты пожалован, не только дом на Мойке схлопотал, но и в первые кабинет-министры вышел. Теперь ему сам Остерман нипочём, да и Бирона он минует, входя в кабинет императрицы… Анна Иоановна поручила ему сочинить записку о поправлении государственных дел. Пользуясь правом, что первый кабинет-министр волен сам составлять свой кабинет, Волынский ввёл а него обер-гер-кригс комиссаром Фёдора Соймочова, тайным советником и сенатором Платона Мусина-Пушкина. Хрущов и Еропкин — люди безвестные в высших кругах, но родственники первого министра вошли в кабинет в качестве секретарей-помощников по инженерной и архитектурной службам… Дотянулись наконец-то руки Волынского до «верховников» — грозных врагов Анны Иоановны. Пошла расправа над ними. Долго щадили князя Дмитрия Михайловича Голицына. Но вот приехали за ним в Архангельское, отвезли в Шлиссельбургскую крепость. Князь не вынес позора — скончался в каземате… Почти целый год длилось расследование по делу Долгоруких. Вывезли их в Новгород и за городом, на Торговой стороне близ Скудельничьего кладбища, казнили… А какой маскарад закатила императрица после того, как палачи омыли кровавые руки! Право, маскарад сей был объявлен в честь окончания русско-турецкой войны. Решила Анна Иоановна своего шута, петуха горластого Голицына, женить на уродице Бужениновой. Свадьба состоялась в ледяном доме, и потеха такая, что в грядущих веках о ней будут потомки рассказывать… «Верховников» выкорчевали и взялись за немцев, за бироновщину…
Татищева пригласил к себе Волынский в тот вечер, когда слушались его «Рассуждения о поправлении внутренних государственных дел». Ознакомив гостя с петербургскими новостями, первый кабинет-министр сказал важно, с барской вальяжностью:
— То, что было здесь до сего дня, и то, что в киргизских степях творится, — всё это суета сует. Не сладится то, что творимо много, будет плохо для всех, и для киргизской степи тоже. А посему прошу моих дорогих конфидентов послушать, что мной написано… Итак, начну с укрепления границ и об армии, а также о церковных жёнах, о шляхетстве, о купечестве, о правосудии н экономике…