Азимут «Уральского следопыта»
Шрифт:
— Замену подбирать надо, — неопределенно согласился Глебов. — Говорят, на базу бурильщики прибыли, что у тебя сегодня?
— Наверное, подъем инструмента. — Анищенко полистал буровой журнал. — Последние метры бурим.
— Осторожней. Проверь превентор, арматуру противофонтанную.
— Само собой. Цементу на колонну хватит?
— Еще подвезут. Поедешь на выходной, проведай моих. Мне теперь скоро не выбраться.
Они продолжали разговор, обмениваясь короткими фразами, как это бывает между людьми, которые знакомы давно и понимают друг друга с полуслова. Еще двенадцать лет назад демобилизованный матрос Саша Анищенко начинал в Игриме свой путь поисковика буровым рабочим в вахте молодого бурильщика
Время, время… Двенадцать лет прошло. Был Саша тогда лихим парнем в матросском черном бушлате, холостяком, приехавшим на Север года на два. А вот привык, и сейчас, если тронется, то только в следующую экспедицию — хоть до Новой Земли. И Галя всегда с ним кочует. В каждой новой экспедиции у них прибавление в семье. Сашка — игримский, Аленка в Шеркалах родилась, а Володенька, еще совсем малыш, — тот уренгойский.
Александр улыбнулся про себя, предвкушая предстоящие три выходных, и отправился наконец в свой вагончик.
Их четыре рядом, одинаковых, с зеленой или синей металлической обивкой, по одному на каждую вахту. В этом есть немалый смысл. Буровая по своему рабочему ритму напоминает корабль — у каждой смены свой распорядок дня. Но есть и еще одно, самое важное преимущество: в таком ответственном и рискованном деле, как проводка глубоких скважин, чувство локтя становится качеством решающим. А что может крепче сплотить людей, чем общая жизнь? Конечно, не все притираются друг к другу. Но уж лучше понять это в вагончике, чем на газовом фонтане.
Александр, даже еще не открывая дверь, мог угадать, чем занимаются его ребята. Серега Меньшиков, помощник бурильщика, небось сразу в спальник залег, уже вторые сны дохрапывает. Ленчик Кугаевский, самый младший в вахте, скорее всего письма пишет — любит он это занятие. Миша Степанов, тот где-нибудь с книжкой притулился. Ну, а если музыка играет (Анищенко услышал ее еще снаружи) — значит, Володя Иванов пластинки крутит.
Александр рывком раскрыл дверь. Так и есть, все по расчету, только Серега «не в графике»: сунул в трехлитровую стеклянную банку самодельный электрокипятильник, а сам в ожидании чая холит перед зеркалом свою пламенно-рыжую — ходячий факел, и только! — густую бороду.
— Ты что это, Серега, — притворно удивился Анищенко. — Уж не на танцы ли собрался?
Меньшиков отмолчался, не очень-то он разговорчив. Зато ребята сразу подхватили:
— Его, Сан Ваныч, соседняя медведица в берлогу пригласила. Вот и прихорашивается.
Семья у Сергея далеко, и на выходные он в Уренгой не ездит — делать там нечего. Отсыпается, книжки читает, готов подменить любого, кого срочные обстоятельства требуют на базу. Он в бригаде недавно, но ребята с ним считаются. Обычно молчаливый и вяловатый, на буровой Сергей преображается. Со злостью работает, под горячую руку ему не попадай: так отошьет, что потом всю вахту откашливаться будешь. А в вагончике опять мирный и неговорливый, только изредка сверкнет тот самый «вахтенный» взгляд.
Радио пропищало сигналы точного времени. Меньшиков мельком проверил часы.
— Ну как, под элеватор не просятся? — голос
Этот коварный вопрос имеет свою предысторию. Прежние Серегины часы прославились своим неустойчивым характером. Не было дня, чтобы кто-нибудь из вахты с невинным видом не спросил у Сергея, который час. Ответ всегда вызывал веселое оживление: то на четверть часа убегут вперед, то на двадцать минут отстанут, то вовсе остановятся. Однажды Меньшиков не выдержал: после одного из таких вопросов молча положил часы на ротор и с размаху «прикрыл» их сорокакилограммовым элеватором. Что с ними произошло, объяснять не нужно. Но тема для розыгрышей была исчерпана.
Зато сразу возникла другая проблема: где купить новые часы? В Уренгое выбор невелик, повторять старую историю не хотелось. Сергей уж и отпускникам заказывал, и письма писал. А вот недавно выменял на какую-то местную диковинку у приезжего кинооператора, и сейчас со скрытым торжеством показывает циферблат: вот, тютелька в тютельку.
Анищенко присел на свою раскладушку. Выдвинул было из-под стола ящик с патронами — скоро сезон охоты, надо приготовиться, но вдруг его внимание привлекла новая деталь обстановки: с противоположной стены вагончика пристально смотрели огромные, в черной туши и загнутых ресницах, женские глаза.
— Еще одну цацу поселили? — с притворной строгостью сказал он без адреса.
Описывать обстановку вагончика вряд ли необходимо — она известна. Посредине тамбур, он же сушилка, с печкой и паровым котлом. В обеих половинках столики, вагонные полки, кое-где замененные раскладушками, а то и кроватями. На полу разного рода нагревательные электроприспособления: плитки, рефлекторы, самодельные «козлы». На столиках неизменные «Спидолы» и столь же неизменные банки со сгущенным молоком. На стенках…
Вот о стенках-то и хочется рассказать подробнее. Их с полным основанием можно назвать картинными галереями.
Ох уж эти картинные галереи! Создается впечатление, что все журналы, выписываемые в экспедициях, рано или поздно попадают под ножницы молодых буровиков. Кто только не рассматривает с линкрустовых стенок их непритязательное жилье — выразительные кинозвезды с обложек «Советского экрана», обязательные ударницы коммунистического труда из огоньковских подшивок, студентки «Смены» и доярки «Крестьянки», томные дивы журналов мод, демонстрирующие свою красоту параллельно с преимуществами разных мини и макси-нарядов. Интересная подробность: переезжая на новую буровую, вахты оставляют эти портреты на стенках. И уже следующие бригады имеют возможность любоваться теми самыми «цацами», о которых иронично говорил Сашка Анищенко.
Так и плывут по бесколейной тундровой дороге вагоны, груженные красавицами. Пожалуй, иная невеста и приревнует к ним своего милого. И какой-нибудь суровый бдитель морали брезгливо поморщится. Соглашусь, можно найти для вагонных стенок лучшее применение. Соглашусь и… И направлю критиков в кубрики судов, на снежные биваки полярников, в летние землянки полевых аэродромов — туда, где настоящие парни выполняют свою суровую, истинно мужскую работу…
Анищенко все-таки вывалил на раскладушку свои охотничьи богатства и разместил их по всей территории спального мешка. У каждого из нас, если он пороется в себе, найдется такая невинная страсть к предметам, которые мало что значат сами по себе, но переносят нас в мир любимых увлечений. Александр весь ушел в свое занятие, расставляя солдатскими рядами металлические и картонные гильзы, отмеривая пороховые заряды и тяжеловесные шарики дроби, забивая жеваными бумажными пыжами готовые патроны. А неуемные охотничьи мечты уже перенесли его из тесного вагончика в зеленый шалаш-скрадок на берегу озера, и гусиные стаи шумели серыми крыльями над его головой…