Ба
Шрифт:
– Ты сама ей говорила?
– ужасается Таня.
– Говорила, что дабы стать ангелом ей следует...
– Конечно, нет!
– обиженно восклицает Алёна, задыхаясь слезами.
– Но говорила, что... она должна бросить мечтать... что крестьянская девка свободна будет только в Царстве Божьем.
Таня с ужасом зажимает рот руками и тоже рыдает.
Мне всегда было катастрофически сложно оценивать время в снах Алёны. Порой казалось, что я за ночь проживаю год, а порой всю ночь тянулись пара минут. В этот раз Ба с Таней просидели неподвижно и плакали, кажется, несколько часов, пока
– Где она?!
– вопит он.
Зайдя в комнату, он видит тело дочери, лежащее на столе, покрытое белой скатертью. В изголовье девушки поставлена икона, а на груди, на скрещенных руках, лежат свечи.
– Кто это сделал?
– кричит Архип.
– Брат, успокойся, - подходит к нему Таня.
– Божья воля. Виноватых нет. Душа моей племянницы Нины уже летит на небо.
– Ах виноватых нет?
– рычит Архип.
– Я знаю одну дуру, забивающую голову Нины чушью!
Мужчина подбегает к Алёне и с размаха бьёт её по лицу. Ба даже не реагирует и не защищается, давно свыкнувшись с привычками Архипа. Когда Алёна падает на пол, всё в её глазах чернеет.
– Поедешь в столицу, поедешь в столицу!
– орет Архип.
– Это ты ей обещала? Что за детские бредни! Хотела она на царя посмотреть - так показали бы его портрет. Вон на базаре стоит!
– Помнится, Нина говаривала, что в столице юнверситет имеется, - тихо говорит Таня.
– Она на него хотела смотреть, а не на царя.
– Может, она хотела и на Бабу Ягу с Кощеем посмотреть?
– кричал Архип.
– Узнала б, что их тоже на белом свете нет, повесилась бы? Дуры! Две конченные дуры!
Архип последний раз ударил Алёну, и звук его шагов стал удаляться.
Я чувствовала, как Ба кашляет, выплёвывая кровь из повреждённых лёгких, но, проснувшись, поняла, что это был мой собственный кашель. Простой кашель без крови, который можно унять простым стаканом воды из-под крана. После снов Ба мне всегда казалось стыдным то, что мои проблемы можно решить так легко.
Глава 11
Алёна втянулась в учёбу КалТека и захотела остаться в магистратуре после выпуска, гарантировав мне ещё два бессонных года. То, чем она стала заниматься на последних курсах, так и осталось непонятным для меня. Если в первые годы я хотя бы могла разобрать картинки взаимодействий частиц, схемы работы коллайдеров, пульсирующие анимированные модели одиннадцатимерного мира теории струн и красочные компьютерные симуляции первых секунд жизни Вселенной после Большого Взрыва, то на старших курсах все профессора и студенты полагались на воображение и описывали свои действия длинными формулами и экзотическими словами.
Тем не менее, Ба продолжала меня заставлять разбираться в биологии, эмбриологии и нейробиологии, просиживая часы в библиотеке и занимаясь самостоятельно, потому что как Алёна ни старалась, она не смогла записать меня на лекции другого факультета, не задвинув какие-нибудь из её собственных лекций учебного плана. Так что я без подсказок учила названия нейромедиаторов (что бы это слово ни означало)
Моя соседка по общежитию Джанет несколько лет подряд пыталась пройти конкурс на работу в НАСА, но не выдерживала конкуренции и продолжала сидеть аспирантом на кафедре Искусственного Интеллекта в КалТеке, которая ей давно наскучила. А скучающий аспирант вечно ссорится с профессорами, которые из-за этого редко воспринимают его проекты всерьез.
– Не думала, что просижу в КалТеке столько же, сколько в школе, - вздыхала Джанет, сидя на общей кухне.
– Надо было учиться на адвоката, как брат...
– Если посчитать, то и я учусь уже девятый год, - задумалась я с ужасом.
– Точно, ты же ещё в России четыре года отпахала, да?
– удивилась Джанет.
– Кошмар, на что мы тратим жизнь...
– Услышали бы нас люди, годами пытающиеся поступить в КалТек!
– рассмеялась я.
"А я её раньше уважала, - с презрением думала Ба.
– И теперь она развела нюни, как ребёнок. Тьфу, смотреть противно!"
– И правда, - грустно улыбнулась Джанет.
– Мне кажется, я занимаю место человека, которому оно больше нужно, чем мне.
– Это кому оно нужно?
– спросила я.
– Ну, не конкретному человеку... Я имею в виду, что где-то в мире есть человек, которому принесёт больше радости должность аспиранта в КалТеке, чем мне. И он или она принесет больше пользы кафедре.
– Когда тебя возьмут в НАСА, этот человек займёт твоё место, - улыбнулась я.
– Ну да...
– вздохнула Джанет.
Не знаю, касалось ли это исключительно учёных или всех живущих на Земле людей, но все наши с Джанет сверстники начинали сомневаться в выборе жизненного пути. Наступал возраст, в котором они не могли найти университет, готовый заняться интересными для них исследованиями, не могли получить грант или не могли устроиться на службу в структуры вроде НАСА или СпэйсИКС.
Такую же тревогу за будущее своей научной карьеры я чувствовала и в Пете, общаясь с ним по Скайпу. Он работал день и ночь и несколько раз переходил из одного европейского университета в другой, в основном обитая в Германии и уже зная немецкий язык как родной. К тому же, он должен был в совершенстве, если не говорить, то хотя бы читать по-английски, потому что мировая наука вершилась исключительно на этом языке.
– Где ты сейчас находишься?
– спрашивала я, когда мы в последний раз говорили с Петей по видеосвязи.
– Я уже не могу следить за твоими перемещениями.
– В Гамбургском университете, - с гордостью сообщил он.
– Здесь даже есть обсерватория, но такая проблема... Она построена в тысяча восемьсот втором году.
"А-хах-а!
– гомерически смеялась Ба в голове.
– Твой Петя такой лох, я не могу".
– И теперь в телескоп... ничего не видно?
– предположила я.
– Видно, конечно, - улыбнулся парень.
– На самом деле оборудование здесь хорошее, и телескоп начала девятнадцатого века стоит только в музее. Самый новый у нас - роботический телескоп две тысячи первого года.