Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма
Шрифт:
Услышав от Ханы, в какой бедности они жили все эти годы, каким непосильным трудом зарабатывали свой скудный хлеб, р. Гершон сжалился и предложил поселиться неподалеку от него, а также взять Бешта… в качестве слуги. Надо заметить, что прислуживать главе раввинского суда считалось в те времена довольно почетно, а, самое главное, это давало слуге и его семье небольшой, но все же достойный и надежный заработок. Да и Бешту было не впервой выступать в роли «прислужника талмид-хахама», если конечно забыть, что в первом случае его «господин» прекрасно знал, с кем он имеет дело, чего о р. Гершоне сказать было никак нельзя.
Но Бешт, похоже,
Именно такой цели явно служило поведение Бешта в истории о том, как р. Гершон однажды велел ему взять на себя роль кучера и отвезти его в какое-то местечко. В пути р. Гершон заснул, а когда проснулся, то обнаружил, что их повозка стоит посреди огромной лужи, увязнув в грязи и глине так, что лошади не могут двинуться с места. Поняв, что из Бешта не только знатока Торы, но и кучера не сделаешь, р. Гершон набросился с упреками на родственника, а затем стал думать, как выбираться из этой ситуации.
Конечно, самым правильным было послать Бешта в ближайшую деревню за мужиками, чтобы те помогли вытащить повозку из грязи. Однако р. Гершон рассудил, что на такого шлимазела103, как его шурин, полагаться точно нельзя, поскольку он может уйти и не вернуться, и решил идти в деревню сам. Но для этого ему пришлось пройти немало метров по грязи, запачкав свои дорогие сапоги, пока он, наконец, не добрался до конца лужи.
Но когда он уже шел обратно с мужиками, которых нанял, чтобы вытащить повозку, то увидел беззаботно едущего ему навстречу Бешта. На вопрос о том, кто же ему помог вытащить повозку и лошадей из лужи, Бешт беззаботно ответил: «Да никто, кроме Всевышнего. Хлестнул я лошадей, и они тут же без труда выехали». Тут бы, казалось, р. Гершону призадуматься, но он остался при своем мнении – что зять у него конченный недотепа, у которого ничего не ладится и которому не стоит давать даже простых поручений.
Р. Гершон вновь решил избавиться от шурина, и на этот раз предложил сестре деньги для того, чтобы она смогла арендовать корчму с небольшим постоялым двором в расположенной неподалеку от Брод деревеньке.
Супругов этот вариант вполне устроил. Жена Бешта держала корчму, которая приносила какой-никакой доход, а Бешт нашел неподалеку уединенный домик, в котором продолжал интенсивно заниматься Торой и Кабалой, то есть вел привычный для себя образ жизни. «Шивхей Бешт» добавляет, что это был все же не совсем домик, а «что-то вроде дома, вырубленного в скале», стоявшей на берегу реки Прут –подобно тому, как Аризаль уединялся в хижине на берегу Нила. Наличие поблизости реки позволяло ему ежедневно использовать ее как микву для ритуального очищения перед молитвой.
Как и в горах, он возвращался домой только по субботам, шел в имеющуюся при корчме баню, окунался в микву и облачался в белые одежды. В этот день он преображался – во всем его облике появлялось величие, его лицо, казалось, излучало свет и внушало трепет, но никто не был свидетелем этого преображения, кроме жены и детей – сына Цви-Гирша и дочери Адель.
Впрочем, иногда Бешт появлялся в доме и в будни – если на постоялый двор заглядывали гости, жена посылала за ним, чтобы Бешт им прислуживал.
В этом доме Бешт, согласно преданию, впервые вынужден был признаться в том, кто он такой на самом деле. Произошло это когда к нему в дом заглянул
Поняв, что ему придется здесь заночевать, р. Давид спросил у Ханы, где ее муж. Та, не желая говорить, что он сидит в своем домике над Торой, ответила, что он пошел к арендатору поить скот. На вопрос, есть ли в доме что поесть, она ответила, что муж недавно зарезал курицу, и она может ее приготовить. Видя, что он в доме простолюдинов, р. Давид засомневался в кошерности забоя птицы, и тогда Хана показала ему резницкий нож Бешта. Осмотрев его, он остался вполне доволен, придя к выводу, что вполне может есть в этом доме. Тем временем Хана пошла к мужу, сообщила, что у них гость, и Бешт явился в дом, делая вид, что только пришел от арендатора, а затем стал угодливо прислуживать р. Давиду.
После ужина он сам постелил гостю постель, поставил рядом сосуд с водой для омовения пальцев и миску, куда сливать эту воду. Так как омовение кончиков пальцев сразу после пробуждения является обычаем, принятым только у каббалистов, то вода у его постели должна была навести р. Давида на определенные подозрения, но не навела.
Посреди ночи Бешт, который, по преданию, вообще никогда не спал больше двух часов в сутки, по своему обыкновению поднялся и сел за печкой учить тайную Тору. Но спустя какое-то время проснулся и р. Давид, а, проснувшись, был поражен ярким светом, шедшим от печки.
Решив, что разгорается пожар от брошенных возле печки щепок (по другой версии – заподозрив, что хозяева-простолюдины зажгли огонь, грубо нарушив субботу), он стал громко звать хозяйку дома, но Хана сказала, что пока оденется и прикроет голову, пройдет немало времени, и почему бы гостю самому не попытаться затушить пожар – тем более, что рядом с ним стоит кувшин с водой?
Взял р. Давид воду, бросился к печке, и тут увидел, что свет, переливающийся всеми цветами радуги, идет от мирно сидящего у печки над книгами Бешта. Это зрелище так поразило почтенного раввина, что он упал в обморок, и Хане пришлось вывести мужа из состояния полного погружения в учебу, чтобы он помог привести гостя в чувство.
Наутро р. Давид разумеется, стал расспрашивать Бешта, что это за сияние видел он над ним прошлой ночью.
– Да откуда ж мне знать?! – ответил Бешт. – Я читал ночью псалмы, и может с их помощью так прилепился к Господу, что что-то случилось, но мне про это ничего не известно.
Однако р. Давид уже и сам все понял, и начал настаивать, чтобы Бешт сказал ему правду. И в конце концов Бешт признался, что является знатоком Торы и Кабалы. С того дня р. Давид стал часто приезжать к Бешту на уроки Торы, и при случае любил блеснуть полученными от него знаниями в братстве каббалистов не только в родной Коломые, но и в Бродах.
Когда же пораженные товарищи спрашивали его, откуда у него столь сокровенные знания, р. Давид отвечал: «От одного сирого и убогого». Вступался он за Бешта и тогда, когда слышал, как того в очередной раз распекает р. Гершон. Однако при этом оставался верен обещанию хранить тайну Бешта, и потому не мог дать р. Гершону ту отповедь, которую тот заслуживал.
Ну, а Бешт с семейством, судя по всему, приезжал в гости к шурину на все праздники, и тот не упускал случая подтрунить за столом над незадачливым родственником.