Бабье царство. Возвращение...
Шрифт:
Что ни говори, а ввязавшись в борьбу с кузнечными гильдиями на их поле, попав от кузнецов в прямую зависимость по ремонту поднятых из пограничных болот машин, им крепко досталось. Пользуясь своим чуть ли не монопольным положением и их вынужденной необходимостью соглашаться чуть ли не на все их прихоти, крови кузнецы из Беллы выпили столько, что подумать о том страшно было. А уж как они умело ей руки выкручивали и нервы трепали - не хотелось даже и вспоминать.
А придётся. Сегодня они и собрались здесь на полянке в Райской Долине под водопадом как раз по этому
И как быть с тем, что вчера ещё совершенно случайное, рядовое дело, от которого никто поначалу ничего серьёзного и не ожидал, скорее небольшого развлечения перед дальней дорогой, чем чего-то серьёзного, неожиданно приобрело черты чуть ли не глобального проекта. А если и не глобального, то уж, по крайней мере, весьма и весьма серьёзного и затратного. И как выбираться из той петли, куда они сами же себя загнали, было не совсем понятно.
Были кое-какие намётки у Беллы, и кое-какие серьёзные шаги уже сделаны были, но уж больно далеко они могли их завести. Следовало окончательно решить, двигаться ли им и дальше в том направлении, или резко ударить по тормозам, сдав назад и вернувшись на исходные позиции.
Только вот так выходило, что сдать назад уже не получится. Лавина, которую они необдуманно стронули, если её не оседлать, погребёт их под собой. И тогда уж не вывернешься и не отойдёшь в сторону. И отсидеться в стороне, как это они делали раньше, уже не получится. Слишком громко они о себе заявили.
– Всегда, когда попадаю сюда, вспоминается любимая Сидорова песня: "Среди долины ровныя, на гладкой высоте...". Почему - совершенно непонятно. Долина - не ровная, дуба на высоте нет, как нет ни сосны, ни ясеня.... Одни камни вверху. Да и высота..., - грустно констатировала она, кинув беглый взгляд на обветренные голые скалы на ближайшей вершине, прикрывающие от ветров небольшой уютный водопадик с западной стороны долины.
– Высота, совсем не гладкая. Разве что - долина. М-да.
– Зато склоны у нас здесь все как один нужной экспозиции, - улыбнулась Машка, ехидно глядя на что-то умствующую Беллу.
– Этой, как её там Сидор называет, той самой, самой хорошей - южной. О, амфитеатр! И ягода здесь вызревает - супер, всем на зависть. А какое отсюда ягодное вино получается, - мечтательно закатила она глаза.
– Жаль, что землицы всего лишь тридцать гектар у нас здесь есть. А как было б хорошо, если б их было хотя бы десятин сто. А лучше - двести.
Вот рядом с Ягодным есть вроде бы такой же склончик. Есть, да не то.
– Хочешь сказать, что здешняя ягода лучше, чем на тех же южных склонах долины возле Ягодного острова?
– А ты что, не знала?
– изумлённо глянула на Беллу Машка.
– Ну, ты, мать, даёшь. Конечно! Лучше!
Ты сравнивала виноградную самогонку отсюда и с Ягодного, где мы княжескую ягоду рассадили? Нет?
Много потеряла, - улыбнулась мечтательно Маша.
– А вот я - да! И скажу тебе - не сравнить. Ягода отсюда - закачаешься. Сладкая, сочная, ароматная! А уж, какое вино из него получается, какая
– Ни у кого в городе подобного нет. Мы - лучшие.
Вот освободим окончательно склоны от питомника, - Маша, замерев на миг, обвела всю долину перед ней затуманившимся мечтательным взглядом.
– Засадим здесь всё нашим кустарником, местным, он лучший. И годика через два, три в лидеры выбьемся. Вот увидишь. Вот тогда мы Лидку твою, заразу эту, на место и поставим. Пусть знает у кого вино и коньяк лучше.
Про коньяк из здешней ягоды, я вообще помолчу, не сравнить ни с чем.
Помню, были мы как-то с подружкой в Испании.... У-у-у-у! Какие там коньяки! А вина!
Эх, - Машка мечтательно закатив глаза, чуть прикрыла веки.
– Плюнуть бы на этот чёртов банк, заняться бы любимым делом, виноделием. Я бы вам таких коньяков накрутила, такого бы вина набодяжила - закачаетесь. На весь мир бы гремели.
Ей-ей. Я бы и Дормидонта за пояс заткнула.
– Так в чём дело?
– раздался рядом грубый мужской голос.
– Дерзай! Плюнь на свои цифирьки и займись настоящим делом.
Не открывая глаз, Маша медленно выпустила из груди воздух, словно возвращаясь на землю.
– Ты Корнеюшка прекращай неслышно подкрадываться. Сколько раз уже было тебе говорено, - сердито проворчала она.
– А то я когда-нибудь точно тебя побью, чтоб так не пугал. Какой-нибудь скалкой. Если, конечно найду дома то место, где находится кухня.
А банк я не брошу, сам знаешь. Вас одних с профессором на пять минут оставить нельзя. Прям, дети малые. За день такого успеете наворотить, что нам с Беллой потом и за два года не расхлебать. Мужики, и этим всё сказано. Никакого умения хозяйствовать, только тратить. И ладно бы на дело какое, нужное, а то всё на свои военные игрушки.
Нет, пока всё не устаканится, пока со всеми врагами не разберёмся, пока это проклятое нашествие ящеров не схлынет, которое даже ещё и не начиналось, мне сидеть и сидеть в этой проклятой банке, как паучихе на яйцах. Так что лучше помолчи, а то ей-ей, покусаю.
Весь кайф обломал, ирод, - окончательно расстроилась она, чуть не плача.
– Так и не дал помечтать. У-у-у! И за что, спрашивается, я тебя люблю, ирода такого, сама не пойму.
– За то, что я такой весь из себя грозный, могучий и красивый, - с улыбкой принял величественную позу Корней, в добавок сделав ещё и грозное лицо.
Высокое над его головой маскировочное, под цвет местности зелёное в жёлтых разводах тонкое льняное полотно, растянутое на длинных растяжках далеко в стороны, слабо колебалось под лёгким летним ветерков, защищая компанию от жаркого уже полуденного солнца.
В дальнем от неё углу деловито копошились возле уличной плиты Димкины жёны, тихо меж собой переговариваясь и помешивая готовящееся в казане какое-то блюдо.
Ещё дальше, за водопадом, тихо играли в траве дети, её, Машины и Димкины, стараясь своими криками не мешать собравшимся под навесом взрослым. Тихая семейная идиллия.