Бабьи тропы
Шрифт:
У Гуковых на току ударили первые цепы. Глухо застучали они затем у Новодова, потом у Бухалова.
Пропели третьи петухи.
Над урманом румянилась уже алая полоска зари.
Понемногу заплясали цепы во всех концах деревни.
Дед Степан легонько толкнул в плечо спящего сына:
— Демьян!.. Вставай…
Вместо Демьяна вскочил Афоня и, дико тараща сонные глаза, забормотал:
— А?.. Что?.. Какая овца?.. Где волки-то?.. А?
Дед Степан толкал разоспавшегося сына и смеялся над Афоней:
— Целы
Разбудив Демьяна, дед Степан велел ему таскать снопы из овина на ток, а сам пошел будить сноху.
Проснулся и Сеня Семиколенный. Почесываясь и покашливая, оба они с Афоней пошли к своим дворам.
А через час, когда длинные и золотые пики восходящего солнца пронзили урман и уперлись сначала в рыжие скирды, а потом в черные сковородки гумен, на которых молотили хлеб, стукотня цепов, как пулеметная дробь, рассыпалась по всей деревне.
— Ту-ту-ту-ту… Ту-ту-ту-ту… Тах!.. Тах!..
И в такт этой пулеметной пляске, из-за кладбища, со стороны Чумаловской дороги, послышались звуки, похожие на конский топот.
Мужики и бабы тревожно прислушивались…
Вскоре из леса вылетел отряд всадников — человек двадцать пять — и понесся в улицу деревни, звонко цокая копытами лошадей по мерзлой земле.
Точно по команде замерла пляска цепов. Смотрели белокудринцы на скачущих всадников в черной одежде и с трудом сдерживали тревожный стук в груди.
Глава 36
Метались люди от двора к двору, от гумна к гумну; сталкивались в воротах и в сенцах и, захлебываясь страхом, шептали:
— Милиция!
— Стражники!
— Да неуж, кума?
— С места не сойти!
— Милиция!
— О, господи!.. Должно, погинем.
— Милиция!.. Милиция!.. — глухо звучало во дворах и около ворот.
— Какая там, жаба, милиция?.. Стражники приехали!
— Урядник!..
— Милиция! — взволнованно перекидывалось по всей деревне.
— Кого им надо-то?
— Неужто опять за хлебом?
— Все будут брать — и хлеб, и скотину, и птицу…
— Мать пресвятая богородица!
Старухи крестились и стонали:
— Ох… господи… ох… погинули… ох!..
Десятский Гамыра обходил дворы и передавал приказ:
«Собираться мужикам в ограду старосты на сход».
Когда над урманом взошло багровое утреннее солнце, поодиночке лениво потянулись мужики к ограде старосты, около которой толпились стражники.
Не так много собралось народа.
После долгого ожидания на крыльцо вышли: урядник, староста и три горожанина-скупщика.
Урядник сухо поздоровался:
— Здорово, мужички!..
Недружно ответили:
— Здравствуй…
— Милости просим…
— Вот что, мужички, — заговорил урядник, разглаживая черные пушистые усы и обегая глазами небольшую толпу бородатых людей в шубах и в мохнатых шапках. — Приехали к вам из города заготовители… от казны верховного
Из толпы кто-то перебил урядника:
— А где теперь наша армия?
— Наша победоносная армия прошла Урал, — ответил урядник, — подвигается за Волгу… Теперь со дня на день надо ждать падения Москвы…
— А что я тебя спрошу, господин хороший, — ласково заговорил Гуков своим тоненьким старческим голоском, обращаясь к уряднику. — Помощь-то есть нам какая-нибудь… от иноземных держав… или нет?
— Нам помогают все европейские державы, — начал разъяснять урядник. — Помогает Англия, помогает Америка, помогает Япония… и все прочие помогают… Ну, и русские люди поднялись от старого до малого… Армия получилась у нас огромадная!.. Всех надо накормить, напоить… А кроме того, надо платить иностранным государствам за оружие и за амуницию. Сами знаете: без оружия большевиков не одолеть. Помогайте, мужички… Дружно сдавайте все требуемое…
И опять кто-то из толпы спросил:
— Почем хлеб будут брать?
— Об этом разъяснят вам господа заготовители, — ответил урядник, кивая на трех горожан. — Не беспокойтесь: обиды от них не будет… Цена будет разная… смотря какой хлеб…
Сеня Семиколенный злобно крикнул:
— А ежели у меня нет его… хлеба-то?
Вслед за ним прогудел хриповатый голос Афони:
— Скоро сами с голоду передохнем!
Вслед за Афоней вразноголосицу закричали другие мужики:
— Какой у нас хлеб?
— Давно ли пятьсот пудов забрали!
— Уморить, что ли, хотите?
— А тыщу пудов брали… куда девали?
— Сами голодаем!
— Нет у нас хлеба…
Лицо урядника налилось кровью. Глаза сделались круглыми, усы ощетинились.
Взмахнув нагайкой и покрывая голосом галдеж мужиков, он взревел:
— Цыц, сукины дети!.. Горячих захотели?! Запорю!..
Галдеж оборвался.
Взмахивая нагайкой, урядник кричал:
— Думаете, забыл ваши большевистские плутни? Не забыл!.. Все помню… Укрыватели, сукины дети!.. Запорю!..
Он помолчал и, окинув глазами толпу, начальственно рявкнул:
— Ну?! Расходись!.. Разговоры кончены… Не позднее завтрашнего полдня сдать заготовителям: тысячу пудов зерна… пятьдесят голов рогатого скота… три сотни домашней птицы… Идите, приступайте к делу… Живо! Сопротивляющихся буду пороть, как Сидоровых коз…
Взмахнув нагайкой, он круто повернулся и пошел в дом. За ним ушли и горожане. Оставшийся на крылечке староста принялся уговаривать мужиков:
— Сдавать надо, братаны… Что поделаешь?.. Требуется!.. Сдавайте уж… без греха… Для казны ведь… Не сердите начальство… Сдавайте…