Баблия. Книга о бабле и Боге
Шрифт:
Алик позвонил в звонок видеодомофона. В кармане лежали ключи, но он позвонил.
«Хорошо бы дочка открыла», – загадал он про себя наудачу.
Дочка и открыла. Скользнула по нему обиженным взглядом, повернулась и молча пошла в свою комнату. Не раздеваясь, Алик пошел за ней. Перед дверью он плюхнулся на колени, широко раскинул руки в стороны и так ввалился в комнату дочери.
– Ладно, ладно, Сань, я согласен. Заслужил, согласен я…
– Ты чего, совсем офигел? На что ты согласен? – Дочь ответила грубо, но явно заинтересовалась его словами.
– В принципе, на все согласен. Заслужил, как говорится. А конкретно согласен на полстакана.
– Какие полстакана, совсем сбрендил?
– Ну как же, Сань, нехорошо забивки забывать. Мы же договаривались с тобой, когда я стану стареньким и силы покинут меня, ты поднесешь мне стакан воды. Нет, я, конечно, не ангел, да и веду себя безобразно, вон стол тебе сломал и вообще… Но ведь и не окончательное говно, правда? Люблю тебя, забочусь и все такое… Поэтому полстакана. Я согласен.
Момент был ключевым. Алик знал, что Сашка девочка добрая, отходчивая, любит его, а самое главное – очень смешливая. Расколоть ее ничего не стоило. Но и обидел он ее сильно. Дочка несколько секунд старалась сохранить серьезное, сердитое выражение лица, но не смогла. Она закрыла лицо руками, стала мелко трястись, а потом ритмично всхлипывать. Смеялась она, как молодая ослица, через равные промежутки времени выдавая заходящееся на вдохе «Иа».
– Иа… Иа… Иа… Иа… – Из ее глаз текли слезы.
«Дурында малолетняя, – с нежностью думал Алик, – сиськи вон уже третьего размера, а смеется, как первоклашка».
– Да ну тебя, – попыталась снова обидеться дочка и даже махнула рукой куда-то в сторону, но по всему было видно, что обиды уже нет. Растворилась обида в смехе, в любви и еще в чем-то, чему современные люди давно не придают значения, а люди менее современные, близкие к природе, называют кровным родством.
«Прощен», – понял Алик и
А потом они лежали обнявшись на диване. Дочка рассказывала ему о том, какая математичка идиотка, и как историк к ней придирается, и как Илюшка Мясоедов, дурак и известный в школе хулиган, шлет ей любовные послания ВКонтакте. А он ей сказал, что, может быть, скоро заработает много денег и они уедут жить на прекрасный остров в Карибском море. И учиться она будет непременно в Гарварде. И даже если денег не удастся заработать быстро, то Гарвард все равно ее с потрохами, потому что она – главное в его жизни, а деньги на Гарвард уже давно есть.
Перед тем как выйти из комнаты дочки, Алик услышал брошенное в спину:
– Перед матерью-то извинись.
– Ну вот, Сань, как ты такое говоришь, сама же все видела. Она меня оскорбляла, била… А ей, по-твоему, не следует передо мной извиниться?
– Следует, конечно, оба вы хороши, но извиняться будешь ты.
– Почему?
– Потому что ты мужчина и ты виноват.
В голосе дочери послышался металл.
«Нда-а-а, – подумал Алик, – а муж-то у нее будет подкаблучник. Ну и пусть». Он еще раз внимательно посмотрел на Сашку и спросил:
– Помириться-то поможешь?
– Помогу, – ответила дочь.
Второй и третий пункты плана исполнились в точности, как задумывались. За ужином он мило беседовал с Сашкой о всяких пустяках. Добрая девочка старалась втянуть в разговор мать. И мать даже втягивалась, но с Аликом принципиально не говорила. Попытка обратиться к жене напрямую ответом удостоена не была. Однако стало заметно, что жена временами начинала уставать от ссоры. В такие моменты лицо ее прояснялось. Правда, длилось это недолго, как будто бы иголкой кто-то тыкал, жена все вспоминала и снова ныряла в мутный и теплый океан обиды. За время ужина Алик заметил эти перемены четыре раза. Тенденция радовала.
На прогулке с детьми они играли в снежки, первый снег падал огромными белыми комьями, покрывал ноябрьскую грязь, налипал на ресницы. Дети визжали от радости, жена тоже смеялась, и стало понятно, что Новый год близко. Она даже один раз случайно, а скорее и не случайно, кинула в него снежком. Близнецы вошли в раж и стали изображать уток в полузамерзшей луже.
– Алик, вытащи их немедленно, – закричала жена, – а то домой сосульки принесем вместо мальчиков.
Это была почти победа.
Дети улеглись к двенадцати. В доме стало тихо, он зашел на кухню, жена в коротком домашнем платьице колдовала над кастрюлями. Над плитой поднимался пар. Плиту заслоняла рельефная, в форме сердца, попа жены. От этой картины веяло таким уютом, что Алик даже подумал отложить разговор. Не хотелось портить момент.
…Ночь, месяц светит в окошко, дети сопят в кроватях, не юная, но все еще молодая и красивая женщина склонилась над очагом. Она готовит еду. Сзади мужчина. Это ее мужчина. Он пришел с мороза, он устал и голоден. Он рад, что в доме тепло и есть еда, и дети, его продолжение, спят сытые и здоровые. И женщина есть в доме, и она рада ему, и она накормит его, согреет, приласкает. Он осторожно подходит к своей женщине сзади и…
«Вот так вот, наверное, все и было лет двести назад, – подумал Алик. – А сейчас не так, за цивилизацию, теплые туалеты и Ipad c мобильным Интернетом приходится платить. Попробуй сейчас подкрадись сзади, получишь по морде. И это еще не худший вариант. Можно и развод получить с полной обдираловкой до последней рваной рубахи. И поэтому разговор откладывать нельзя, какие бы идиллические картины ни пригрезились. Приходится быть хитрым».
Алик вздохнул и совсем уже собрался начать разговор, но вдруг понял, что не знает, о чем будет говорить. Два незаменимых И – Импровизация и Интуиция – пока молчали. То ли от напряжения, то ли от пара, валящего от плиты, сильно заболела голова. Он закашлялся, жена обернулась, посмотрела на него в упор. И тут… И тут наступила темнота, а потом появилась крохотная точка в темноте, которая через мгновение стала расширяться…
…Светлый длинный коридор, много дверей по бокам, стены бледно-зеленого цвета, белые двери. На бежевом диване у стены сидит женщина. На ногах у женщины синие бахилы. Больница. Она привезла сюда ребенка. Мальчик. Пять лет. Проглотил детальку от конструктора. Деталька застряла в горле. Он задыхается. Только что его увезли в операционную. Резать. Резать горло. Женщина плачет. Прядь черных волос приклеилась слезами к щеке. Она красива, наверно. Сейчас нет. Сейчас горе. Настоящее. Она молится.
…Господи! Господи! Я знаю, ты все можешь, все во власти твоей. Спаси его, сделай так, чтобы он жил. Я плохая мать, плохая жена и человек плохой. Но он, он же ангелочек, он ни в чем не виноват. Господи! Меня покарай, убей, накажи, но не его. Пускай уйдет муж, пускай усохнет грудь, пропадет красота, черт с ней, с красотой. Но пусть он живет. Сделай так, Господи! Он маленький, он такой маленький, пусть живет. Господи! Я грешница, я великая грешница. Меня есть за что наказывать. Вот и накажи меня, не его. Нельзя через ребенка, страшно это. Господи! Помоги ему, он такой добрый, смешной. У него мои волосы и глаза, а нос… Я сама не знаю, от кого он, от мужа или… или… А с массажистом было только один раз. Честно, Господи, я сама не знаю. Запуталась я… А муж его так любит. И мне стыдно, стыдно, каждый раз так стыдно, когда они играют. Но он-то ни в чем не виноват, это я шлюха, меня карай, но только не через него. Это жестоко, Господи! Убей меня лучше, Господи! Я не достойна жить. Мразь я, шлюха грязная. Да, шлюха. Я твоя шлюха, Господи. Я тебе все сделаю. Я умею делать приятно. Меня по-всякому можно. Только его пощади! Боже мой, боже мой, что я несу! Прости меня, Господи! Прости меня дуру. Но я не могу… я не вынесу, если… я с ума сойду. Он же ребеночек мой, плоть моя, дыхание мое, жизнь… Господи! Я обещаю, я клянусь, больше никогда, ни с кем… Я ведь и вправду люблю мужа, только его, а массажист, солдат, другие… Это так… так… Прости меня, Господи, пощади ребенка моего, меня возьми, его оставь. Он читать только научился, он такой талантливый, он так рисует! Он красивый очень. А хочешь, он будет священником? Да, я клянусь, он будет священником, он будет служить тебе, Господи! Только пожалей его, пожалуйста, я умоляю. Я расскажу все мужу, все: и про солдата, и про друга его, про всех… Пускай убьет, пускай на улицу вышвырнет, пускай сына отсудит, пускай… Пускай я не увижу его никогда, сыночка моего. Я готова, Господи! Только бы он жил, дышал… жил…
Женщина молилась. К ней приближался мужчина в белом халате. Он только что прооперировал ее сына. Женщина заметила врача. Его лицо ничего не выражало. Женщина смотрела. Врач приближался… Вдруг картина застыла. Не то чтобы стала фотографией, а скорее стоп-кадром, как на видеомагнитофоне «Электроника» в детстве Алика. Картинка слегка дрожала. Контуры людей и предметов были смазаны. «Что за хрень?» – подумал Алик, но не успел додумать мысль до конца, как на него обрушились другие видения. В одну секунду он понял про женщину все.
…Вышла замуж в девятнадцать. Почти подросток. По любви. Муж не бедный, ее обожает. Сидит дома. Прислуга. Путешествия. Скучно. Ебливая, но мужа любит. Начала трахаться со всеми подряд. Забеременела. Родила. Мать сумасшедшая. В ребенке души не чает. Заботится. Мальчуган классный. Может стать великим художником. Не от мужа. Она продолжает трахаться с прислугой, друзьями мужа, мужьями подруг. Гормональный сбой, наверное, нимфомания или что-то в этом роде. И любит мужа тем не менее. Муж не знает. Над ним все смеются. Если узнает, скорее всего, умрет. Инфаркт в лучшем случае. В плохом – суицид.
«Вот сука, – подумал Алик. – Стрелять таких надо. И мужик у нее хороший, и сын замечательный, и все у нее есть, а она… Пусть помучается, умрет ребенок и тогда поймет, что она дыркой своей грязной натворила. Хотя, с другой стороны, мальчишка-то замечательный. И мать она хорошая. И мужа все-таки любит. Но и мужа жалко. Он вообще ни в чем не виноват. Никто ни в чем не виноват, как всегда. А делать что-то надо… А хрен с ними, пускай живут как жили – ребенок растет, она трахается, а муж ничего не знает». Дрожащий стоп-кадр ожил. Врач наконец подошел к женщине.
– Ну что, мамаша, пляшите, спасли мы вашего мальчика. Хотя дело было серьезное. Вы уж следите за ребенком внимательнее.
– Доктор, миленький, спасибо вам, родной, – женщина бросилась к врачу, обняла его и стала целовать куда-то в шею, в халат, куда придется.
– Ну что вы, ну будет, будет. Все бывает.
Врач приобнял женщину и стал успокаивающе гладить ее по волосам и спине. Женщина почувствовала возбуждение и как бы нечаянно поцеловала доктора в губы. Доктор осторожно погладил женщину по попе…
Все исчезло. Алик снова сидел на кухне. От плиты валил пар. Жена смотрела на него в упор.
– Что с тобой, тебе плохо? – спросила она.
«Плохо ли мне? – ошалело стал размышлять Алик. – Да уж, не хорошо, это точно. Вот так, наверное, и сходят с ума. Живешь, работаешь, бабки заколачиваешь, с женой поругиваешься… и тут бац – вторая смена. Welcome to Kaschenko, дорогой Алексей Алексеевич. Зачем мне это? И какого черта я вообще об этой дуре блудливой распереживался? Делать что-то надо, ля-ля, ля-ля. Не бог я, не б-о-г. Гаишник наглядно это доказал за мои кровные двести евриков. Что-то я больно рассудительный для сумасшедшего. Так, еще
– Алик, что с тобой, ты весь серый, ты меня слышишь? Может быть, «Скорую» вызвать? – снова забеспокоилась жена.
«А вот зачем, – догадался он. – Как же я мог забыть. Спасибо, Господи, спасибо интуиция, подсознание или чего там. Шантаж здоровьем – это же так просто, и действовало всегда».
Теперь он знал, как построить разговор с женой.
Он сел на стул, прижал руку к сердцу, опустил голову и шумно выдохнул через нос.
– Нет, нет, Лен, все в порядке, все хорошо.
– Алик! Алик! Я звоню в «Скорую», сейчас же! – Жена потихоньку начала скатываться в истерику.
– Все хорошо, хорошо, не кричи, налей лучше валокординчику, капель пятьдесят… нет, шестьдесят лучше.
Рюмка и пузырек с лекарством исполняли зажигательный танец в руках жены. Дзинь, дзинь. Ритм напоминал джазовый. Ленку колотила дрожь. Алик выпил капли залпом, как водку. Откинул голову, прислонился к стене и закрыл глаза. Жена сжала его руку своей ледяной ладошкой. Наступила мхатовская пауза. «Какой артист погибает», – мысленно повторил он изречение императора Нерона. Однако пережимать тоже не стоило. Мнимый больной открыл глаза, поднял голову и снова шумно выдохнул, на этот раз через рот.
– Ну вот и все, отпустило, кажется.
– Правда отпустило?
– Честно, нормально уже все.
Жена в нерешительности застыла на месте. Было буквально видно, как ее рвет на части. С одной стороны, они в ссоре и разборка еще далеко не закончена, поэтому прочь из кухни. С другой – муж только что чуть коньки не отбросил, поэтому немедленно упасть на колени и греть, греть теплым дыханием похолодевшие ступни супруга. Не в силах определиться, Ленка начала перепрыгивать с ножки на ножку. Это было действительно смешно. На Алика накатило; пытаясь удержать ржач, он прикусил щеки, сморщил лицо, глаза его увлажнились.
– Что? Что, опять? Опять?! – в глазах жены заплескался ужас.
Сидящий Алик, притянул Ленку к себе и уткнулся башкой в ее животик.
– Я вот подумал, – дрожащим то ли от смеха, то ли от подступивших слез голосом глухо проговорил он в пупок жены, – я подумал, мы же любим друг друга, зачем же мы так, для чего? Ты прости меня, Лен.
Получилось натурально. Кающийся грешник перед лицом смерти замаливает грехи. Жена погладила его по голове.
– Алик, давай не сейчас, завтра поговорим.
«Умная, – с уважением подумал он, – научилась за восемнадцать лет совместной жизни. Но учитель-то кто? Я. Я – прожженная скотина, манипулятор и аферист. Поэтому фигушки, не пройдет».
– Лен, не уходи, – слабым голосом произнес Алик. – Плохо мне без тебя, не могу я так.
Он задрал голову и снизу посмотрел на жену. Как всегда не вовремя включилась проклятая рефлексия.
«А я ведь и вправду скотина, – сказал он сам себе. – Рассчитал все, распланировал. Как государство наебываю, так и Ленку. Только она не государство, она любовь моя единственная, мать детей моих. Честная она. А я? Где я? Ау-у-у-у!.. Потерялся по пути к большим бабкам. Нет меня. Сожрали бесы мелкие, за три копейки сожрали».
От осознания собственной мерзости Алику нестерпимо захотелось отхлестать себя по щекам. Зато взгляд, обращенный на жену, получился кинжально искренним и полным раскаяния. Сопротивляться такому взгляду даже не стоило пытаться. Ленка рухнула к нему на колени, обняла и начала рыдать.
– Что ты, т-ты, ты де-ла-ла-лаеееешь. Ты, т-ты же, же у-у-биива-ваешь-шь-шь все. Я же-же не м-м-огууу без т-т-тебя. И с с с с т-т-тобой-й-й не-не могу. Ты, ты другим бы-ы-ыллл. Аллииччка, роддненннький, в-в-вер-нннисьсь. Я же-же-же лююю-б-б-б-лю-ю-ю т-т-т-бяяяя!
Она уткнулась ему в грудь, продолжая что-то неразборчиво бормотать и всхлипывать. Алик гладил ее по спине, крепкой попе и ляжкам.
«Может, прямо сейчас, – думал он, – прямо здесь, на столе, поставить точку? Перейти к пятому, самому приятному пункту плана. И все… И баиньки… Нет, рано. Пошло, грубо и некрасиво. Не в формате. Законы жанра нарушать нельзя. Отомстит жанр потом за это крепко».
– Леночка, Ленусик, Ленточка моя любимая, ну прости меня, пожалуйста, – голосом, соответствующим канонам жанра, взмолился он. – И пойми. Да, невыдержанный, раздражительный. Срываюсь на тебя. Ну пойми же. Это ты тут за мной в тылу как за каменной стеной. А я на передовой рублюсь. Сволочи все кругом. Куски друг у друга из глотки рвут. И я такой же. Ну я же ради тебя, ради Сашки, ради близнецов. Чтобы вы хорошо жили, ни в чем не нуждались. Это война, Ленка. На войне я. Сейчас день за пять идет, а неделя год кормит. Потерпи чуть-чуть. Уже скоро. Три месяца. Максимум полгода. И все, будет достаточно. Уедем на хрен на острова и звонко встретим старость. Детей еще нарожаем. Я успокоюсь, все станет как раньше. Я обещаю, я смогу. Только потерпи чуть-чуть.
Он сам не знал, правду говорит или врет. Не до рефлексий ему было сейчас. Жалко ему вдруг себя стало очень, и Ленку стало жалко, и детей, и вообще всех жителей этого психованного города. Бегают они, суетятся, пытаются поймать удачу за хвост. А когда отловят наконец, оказывается, что и не удача это вовсе, а чертик вертлявый с рожками. И кирдык тут им наступает. Жалко.
Заплакал Алик, как давно не плакал. От души так заплакал, навзрыд, как в детстве. И Ленка, умница, все поняла и тоже заплакала.
А потом успокоились постепенно. Полегчало им. А после говорили долго. А потом устали.
– Ну, я пойду, помоюсь? – спросил он у жены.
– Может, лучше завтра? – неуверенно ответила Ленка.
Было между ними такое иносказание, эвфемизм по-научному. «Пойду, помоюсь» означало «давай трахнемся».
– Надо, Лен, – весомо сказал он и пошел в ванную.
В кровати лежали долго, не решаясь приступить. Не очень-то и хотелось. Опустошены были. Но оба знали: нужно. Пьесу нужно доиграть до конца. Что за пьеса без финала? И вот наконец касание, еще касание, пас, удар – Го-о-о-о-л! Завелись. И забыли обо всем. И понеслось. А потом лежали рядом. Дышали шумно. Остывали. Замирительный секс оказался офигительным, как всегда. Смыло все, как дерьмо из унитаза. Как будто и не было ее никогда. Ссоры.4 Совещание
Впервые за долгое время Алик проснулся без головной боли. Утро пятницы начиналось отлично. Настроение зашкаливало, мысли о деньгах не мучили проникотиненный мозг, мир в семье был восстановлен. Ленка приготовила какой-то изысканно-затейливый завтрак в средиземноморском стиле, мурлыкала что-то под нос весело, сочилась любовью и лаской. Даже близнецы буйствовали вполне умеренно.
Алик выкурил сигарету под чашечку эспрессо, быстро собрался, поцеловал жену, потрепал кудрявые головки мальчишек и отправился на работу. На одиннадцать часов было назначено совещание по поводу махинации с Магаданпромбанком. Совещание – это громко сказано. Шеф повелел прийти Доверенному Юристу, Доверенному Человеку и Алику. ЛМ доверял немногим, а точнее, только этим троим, но и им он устраивал периодически перекрестные проверки, натравливая их друг на друга. Доверенным юристом был толковый парнишка Дима примерно тридцати лет. Умный, прогрессивный, хорошо воспитанный, не лезущий на первые роли и получающий за все эти достоинства вполне приличную, но не чрезмерную зарплату. Жил, однако, юрист совсем не по зарплате, катался на «Ягуаре», имел большую трешку в элитном доме и небольшую, но уютную дачку с бассейном недалеко от Москвы. Объяснял он это несоответствие наличием подработок на стороне и огромными бонусами жены, скромной труженицы бухгалтерии ОАО «Роснефть». Как ни странно, ему верили.
Доверенный человек был личностью гораздо более интересной. Когда-то он сильно помог ЛМ с аферой по строительству завода на государевы бабки и с тех пор считался совестью компании, а также ее честностью и неподкупностью. По совместительству ему же была доверена черная касса. Все знали, что он крайне честный человек и денег у ЛМ не ворует. Но деньги у него почему-то все равно водились. И так много, что в свободное от работы время он строил в Калужской области собственный «свечной» заводик площадью 20 000 кв. м по производству 3D мониторов. Звали его нетривиально: Михай Эльдгардович Руссковец. Национальность его трудно определялась и сильно зависела от контекста. С ЛМ – безусловный еврей, для этого имелись длинные вьющиеся черные волосы, коротко подстриженная борода, благородная седина, большие антрацитовые глаза на бледном лице и ненавязчиво педалируемый хохляцкий акцент, издалека принимаемый за еврейский. Для большинства остальных случаев под застегнутой рубашкой висел огромный золотой православный крест, усыпанный рубинами. Для азиатов имелось увлечение буддизмом и йогой. Для чего или кого на правой руке Михай носил перстень с двухкаратным бриллиантом, Алик даже боялся представить: совместная с цыганами кража коней казалась все же маловероятной версией. Внешне Михай больше всего походил на разбитного сербского братушку-партизана, склонного к широким жестам и веселой балканской истерике, а внутри… Макиавелли работал бы у него референтом. Ни одно назначение на мало-мальски хлебную должность, ни один даже самый крохотный гешефт в компании не могли пройти мимо него. Впрочем, несмотря на тщательно культивируемый имидж отмороженного честняги и цепного хозяйского пса, мужиком он был вполне адекватным, быстро думающим и живущим в рамках строгой экономической логики.
Трижды был прав мудрейший ЛМ, с такими доверенными людьми ухо надо держать востро. И проверять их постоянно, и стравливать друг с другом. Одного он не учел – слишком узок их круг. А когда круг узок, он имеет тенденцию дружески смыкаться на почве общих интересов и любви к материальным благам.
Первым, еще в четверг, к Алику прибежал юрист.
– Привет, Алик, не занят?
– Как я для тебя могу быть занят? Я для тебя всегда свободен.
– Тут такое дело. Вызывает меня ЛМ, говорит, завтра в одиннадцать совещание, типа мы Магаданпромбанк покупаем, вроде ты в курсе. Что за тема-то?
За юриста Алик особенно не волновался. Ведь именно он сделал этого мальчика если не богатым, то уж точно состоятельным человеком. И «Ягуар», и элитная трешка, и дача под Москвой были куплены юристом на деньги, полученные прямо из добрых и ласковых Аликовых рук. Он рассказал юристу задуманную комбинацию. В глазах юриста зашипел коктейль из алчности и восхищения.
– Круто, хитро, здорово. Вот скажи, как у тебя это получается? Вроде бы все просто, а хрен додумаешься. А осуществить еще сложнее. А ты раз, два и готово.