Бабочка на огонь

Аверьянова Елена

— Цукерман, на выход, — крикнул в открывшуюся дверь после звона ключей конвоир.

Клава удивилась: «Кого, кого?», и Цуцик тоже удивился: давно его так, по-граждански, не называли.

На столе участкового Цуцик увидел несколько фотографий. Кроме них, в кабинете, как и положено, в качестве понятых присутствовали посторонние люди. Злату Басманову свидетель опознал на оторванной от журнала обложке сразу.

— Вы уверены, что это именно та женщина, которая сидела в белой «девятке» и в руках

ее был пистолет? Посмотрите еще раз, внимательно, — спросил, предложил Раскольников, стараясь не выдать свое счастье.

Грусти и даже волнения в нем не было. Все это осталось в минутном прошлом — как эхо прошедшей войны. Были силы сдвинуть горы, повернуть реки вспять, если кто-то еще хоть пальцем тронет Катюшу, хоть краем мысли заденет ее. Это тебе конец, Сыроежкин!

— Она, — повторил опознание Цукерман. — Разве такое забудешь? — вспомнил он пистолет в лоб и свои мокрые штаны.

— Понятых прошу подойти к фотографии, посмотреть на нее, на ее номер, расписаться. Цукермана до моего распоряжения не отпускать.

Цуцик жалобно «мяукнул».

— Охранять, как ценного свидетеля.

Цуцик расправил плечи, придумывал, как себя — героя отличившегося, Клаве преподнести.

Сыроежкину подполковник больше не верил — крепко его напугало начальство. Скорее всего, из Москвы звонили — опосредованно, через генерала Половцева. Скорее всего, сам прокурор и звонил, дружбой с которым, для него — просто Матвеем Исаевичем, хвастался в беседе с Раскольниковым Басманов-Маковский.

Раскольников начал думать.

Когда он два дня назад не вышел на той станции, где жила Катюша, — сидел и смотрел из поезда, как перрон от него отъезжает, подполковник имел задачу — встретиться и разговорить непростого человека, крупную в отечественном киномире фигуру, знающего себе цену режиссера Басманова-Маковского. Именно Василию Сергеевичу был адресован единственный телефонный звонок из «Сатурна» убитой в Любимске Мирры Совьен. Известие о смерти родственницы — а такими Басманов-Маковский считал всех жен своего брата — привело режиссера в состояние крайней взволнованности. Он даже на фоне собственных переживаний последних двух месяцев, не относившихся к Мирре, проговорился:

— Я чувствовал, что-то должно случиться. Беда никогда не приходит одна.

«Ах, это он о смерти брата, — понял Раскольников по телефону и предложил встретиться. — Здесь вещи госпожи Совьен остались. Те, которые не важны для следствия».

— А книга? Где книга? — спросил уж при личной встрече со следователем из провинции отчего-то нервничающий Басманов-Маковский.

— Все документы пока приобщены к делу, до конца следствия останутся у нас, — мягко, чтоб сразу не выгнал большой человек маленького, сказал Родион Раскольников.

—

У Мирры была, к сожалению, уже была — как легко привыкаем мы к словам в прошедшем времени, — своеобразная манера письма. Не знаю, по силам ли вам ее одолеть? Впрочем, тайну следствия я уважаю, поэтому имею только одну просьбу — с книгой, с записями госпожи Совьен быть поаккуратней. Об этом, о книге и шел у нас с ней разговор по телефону. Подробности? Вот они, ради бога.

Так и узнал Раскольников, что связало перед смертью, которая тоже их объединила, француженку Мирру Совьен и пенсионерку Кассандру Юльевну Радлову. Тайна, которую бывшая актриса намеревалась продать Совьен.

— Подробности частной жизни моего умершего брата, — так назвал тайну Кассандры виртуоз слов Василий Сергеевич.

— За них мы должны были расплатиться не деньгами из рук в руки, а помещением Кассандры Юльевны в элитный дом престарелых «Полянка». Я уже все узнал, все заказал, осталось узнать Мирре подробности частной жизни Артема и оплатить номер-люкс в «Полянке».

— И что, вы действительно собирались взять старушку на поруки? — подивился щедрости, доброте и честности режиссера Раскольников.

— Ну а как же? Кассандра Юльевна — наша дальняя родственница. Наш долг — помогать ближним своим, — совсем не рисуясь, ответил Басманов-Маковский, прояснил, так сказать, причины своего благородства.

Потом он не удержался, похвастался своей родословной, своим генеалогическим древом, расправившим ветви прямо в главной комнате квартиры на стене, чтоб всякому вновь вошедшему открывались, бросались в глаза корни древа Басмановых. И этот хорош, и тот. А кто не хорош, все равно Басманов. Потому уж — хорош.

— Вот наша Злата. Возьмите журнал, почитайте, — погладил Василий Сергеевич обложку, вручил гладкокожую прессу любимскому следователю, своих корней не ведающему.

— А вам не кажется странным, что сначала ваш брат погиб, потом — две ваши родственницы? — словно в раздумье спросил режиссера Раскольников.

— Ну что вы? — снисходительно, баритоном, ответил Василий Сергеевич, умевший выступать на людях. — Какая здесь связь? Возьмите, возьмите журнал. А вот на стене — фотография. Справа — я. Рядом — Матвей Исаевич.

— Я понял вас, — улыбнулся Раскольников. — Но мне, извините за настойчивость, придется задать вот этой красивой талантливой девушке, — он показал на обложку журнала, — вопросы. И в частности, о пистолете «ТТ», который у нее, по словам из ее же заявления в органы внутренних дел, похитила некто Маслова. Вам это имя незнакомо?

— Нет, — удивился Василий Сергеевич естественно. — И о пропаже пистолета, подаренного Артему министром внутренних дел, который сейчас на пенсии, я тоже впервые слышу.