Бабочка

Шарьер Анри

— За две с половиной тысячи франков.

— Даю две тысячи.

Сделка состоялась.

— В лодке недостает киля. Заплачу тебе еще пятьсот франков, если сделаешь киль, руль и мачту. Киль и руль должны быть из твердого дерева. Мачта должна быть высотой в три метра и из легкого дерева. Когда все будет готово?

— Через восемь дней.

— Вот две ассигнации по тысяче франков и одна в пятьсот. Разорву их пополам и дам тебе половинки. Остальные — когда мы получим лодку. Береги эти половинки.

— Порядок.

— Я хочу, чтобы в лодке была бочка воды, сигареты, спички

и продовольствие для четырех людей на месяц: мука, масло, жир, кофе и сахар. За все это заплачу отдельно. Дашь мне все на берегу реки Коуроу.

— Господин, я не могу проводить тебя до устья реки.

— Я этого и не прошу. Я только сказал, что хочу получить лодку на реке, а не на этом озере.

— Вот мешковина, канат, иголки и нитки для паруса.

Мы с Квик-Квиком возвращаемся к нашему убежищу.

Назавтра я снова один. Вдруг слышу крики. Под прикрытием зарослей подхожу к краю болота и вижу Квик-Квика, который спорит с китайцем-интеллектуалом. Мне кажется, китаец хочет пройти на остров, но Квик-Квик ему не позволяет. У каждого из них кинжал. Ван-Ху сильно взволнован. Только б не убил он Квик-Квика! Я решаю выйти к ним.

— Что случилось, Квик-Квик?

— Я хочу поговорить с тобой, Бабочка! — кричит китаец. — Квик-Квик не дает мне пройти.

Еще десять минут спора по-китайски, и поросенок ведет их на остров. Мы сидим в хижине, перед каждым из нас стоит чашка кофе, и я жду начала разговора.

— Вот, — говорит Квик-Квик, — он хочет присоединиться к нам. Я объясняю ему, что не мне решать, потому что ты платишь и ты всем руководишь. Он мне не верит.

— Бабочка, — говорит китаец, — Квик-Квик должен взять меня с собой.

— Почему?

— Два года назад в драке он отрубил мне руку. Я поклялся, что не буду мстить ему, но с одним условием: он должен всю жизнь содержать меня, во всяком случае — пока я буду этого требовать. Если он отсюда уберется, я его больше не увижу. Потому я и прошу его либо дать тебе бежать одному, либо взять меня с собой.

— Я готов взять тебя. У нас прочная и вместительная лодка, места хватит для всех. Если Квик-Квик согласен, я беру тебя.

— Спасибо, — говорит Ван-Ху.

— Ну, что скажешь, Квик-Квик?

— Порядок, если ты этого хочешь.

— Один важный вопрос: можешь ли ты выйти из лагеря так, чтобы тебя не хватились и не объявили розыск, и добраться до реки перед наступлением ночи?

— Конечно. Я могу выйти в три часа пополудни и добраться до реки за два часа.

— А ты сможешь найти его ночью, Квик, чтобы мы могли отплыть без задержек?

— Да.

— Приходи сюда через неделю, и мы сообщим тебе точное время отплытия.

Окрыленный надеждой, Ван-Ху пожимает мне руку и уходит. Я вижу, как он и Квик-Квик прощаются на противоположном берегу — они касаются друг друга руками. Все в порядке. Квик-Квик возвращается в хижину, и я говорю ему:

— У тебя странное соглашение с твоим врагом: содержать его всю жизнь. Первый раз слышу о таком деле. Почему ты отрубил ему руку?

— Мы поспорили во время игры.

— Почему же ты не убил его?

— Он очень хороший друг. В трибунале он сказал, что сам напал на меня,

и я действовал в порядке самозащиты. Этот договор я сам предложил и должен его выполнять. Но тебе об этом рассказать я не осмелился, потому что ты платишь за побег.

— Хорошо, Квик-Квик, не будем об этом больше говорить. В момент, когда мы будем свободны — если захочет Бог — ты поступишь по своему усмотрению.

— Я выполню свое обещание.

— Что ты думаешь делать, когда будешь свободным?

— Открою ресторан. Я очень хороший повар, а он специалист по «чо-мину». Это спагетти по-китайски.

Шоколад сдержал слово: через пять дней все было готово. Нет слов: мачта, руль и киль сделаны на совесть из первоклассного материала. За изгибом реки нас поджидает лодка с бочкой воды и пищевыми запасами. Нам остается лишь предупредить Ван-Ху. Шоколад вызвался пойти в лагерь и привести его прямо к месту стоянки.

Отплытие назначено на завтра, на 7 часов. Если оставим остров в 5 часов, сможем до стоянки идти целый час при свете солнца.

Мы возвращаемся в хижину, и Квик-Квик от радости беспрестанно говорит:

— Наконец-то оставлю эту проклятую каторгу. Благодаря тебе и моему брату Чангу, буду свободным. И если французы уйдут из Индокитая, смогу когда-нибудь вернуться на родину.

Если нам удастся выйти из реки в море — это свобода, потому что с начала войны ни одна страна не выдает беглецов.

Когда Квик-Квик будит меня, солнце стоит уже высоко. Я вижу кругом множество коробок и две клетки.

— Что ты собираешься делать с клетками?

— Посажу в них куриц, съедим их в пути.

— Ты с ума сошел, Квик-Квик! Мы не берем никаких куриц!

— Но я хочу их взять.

— Ты болен? А если нам из-за отлива придется выйти утром, и твои петушки и курочки закукарекают и закудахчут? Представляешь себе, чем нам это грозит?

— Я своих кур не брошу.

— Свари их и положи в масло. Так они сохранятся. Съедим их в первые три дня.

В конце концов, мне удается его убедить. Квик-Квик отправляется ловить своих кур, но крики четырех первых пойманных кур предупредили, наверно, остальных об опасности, и больше ему не удается поймать ни одной.

Вслед за поросенком мы пересекаем болото, навьюченные, как мулы. Квик-Квик упрашивает меня взять поросенка.

— Он не будет кричать?

— Нет, клянусь тебе. Если я приказываю ему молчать, он молчит. Несколько раз за нами гнался тигр, и он не кричал.

Я полагаюсь на честность Квик-Квика и соглашаюсь взять поросенка. К месту стоянки мы подходим с наступлением ночи. Шоколад и Ван-Ху уже поджидают нас. Делаем проверку. Все на месте: кольца паруса вдеты в мачту, дополнительный парус на своем месте. Я рассчитываюсь с негром, который оказался таким честным. Он принес пластырь и половинки ассигнаций и просит меня их склеить со вторыми половинками. Ему даже в голову не приходит, что я могу отобрать у него деньги силой. Только у абсолютно честного человека никогда не возникают дурные мысли о других. Шоколад хороший и честный парень. Он видел, как относятся к заключенным, и никогда не раскается в том, что помог троим бежать из этого ада.