Бабочки и Ураганы
Шрифт:
Как хорошо, что я под тяжелым наркозом и мне уже все равно. Я стою и молча изучаю коврик с рыбками Инь и Ян у входной двери.
– Не дрейфь, Попрыгунчик, – говорит мне Кир, – Нуф – нормальный парень. У него беда с мозгами, зато он выращивает лучшее лекарство.
– Лекарство? – спрашиваю я. – Что за лекарство?
– Лекарство от всего, – отвечает Кир.
Раздается хрип замка. Дверь открывается, на пороге появляется Нуф-Нуф. Он высокий, с длинными волосами, в грязном, накинутом на голое тело халате. Прямо под подбородком набит огромный глаз, лишенный
– Знакомься, это Попрыгунчик. – Кир бьет меня по плечу и улыбается.
Нуф-Нуф бросает на меня удивленный взгляд, но ничего не говорит. Он отходит в сторону, пропуская нас внутрь.
Тяжелая стальная дверь с грохотом захлопывается за моей спиной, и десятки пестрых искр поднимаются в воздух. Бабочки. Зеленые, синие, оранжевые, красные. На табуретке перед дверью лежат ключи, мелочь и гнилое яблоко.
Чешуекрылые питаются соком деревьев, гниющими и перезревшими фруктами.
Не снимая ботинок, мы проходим на кухню. Дверь в ванную немного приоткрыта и, пока мы идем по коридору, я замечаю три высоких куста под яркой, прикрученной к душевой кабинке 60-ваттной лампой.
Готов поклясться, это не сельдерей.
– Садись, – говорит Кир, показывая на старый диван, – чувствуй себя как дома.
Кир показывает мне на старый диван, а Нуф-Нуф открывает холодильник и достает из морозилки упаковку из-под мороженого. В ней – прозрачный полиэтиленовый пакет с рыхлыми зелеными комочками внутри.
Перед тем как засовывать в холодильник, пакеты с сельдереем можно немного надуть, чтобы он дольше хранился.
Только, готов поклясться, это не сельдерей.
Кир улыбается своей белозубой улыбкой и падает на диван рядом со мной. Я уже знаю, что в этом пакете.
– Расслабься, Попрыгунчик, – говорит Кир и хлопает меня по плечу. – Время лечиться.
Кир хлопает меня по плечу, а Нуф-Нуф взрывает бонг. Стеклянная колба для дозировки лекарства.
– Открой душу и впусти в нее Космос, – говорит Нуф-Нуф.
– Расслабься, – говорит Кир.
Я пожимаю плечами, впускаю в легкие Космос и расслабляюсь. Вдох. 5 секунд. Нуф-Нуф и Кир переглядываются и улыбаются. 7 секунд. Бабочки из колбы смешиваются с ураганами общего наркоза. 10 секунд. Я отправляюсь спасать мир, взращивая космический урожай и поднимаясь по радужной винтовой лестнице, сотканной из крыльев тысячи бабочек. Белозубая улыбка Кира открывает великую тайну Сущего или что-то вроде того.
Внутри меня нежно взрывается атомная бомба. Ядерный гриб поднимается к потолку и греет своим теплом. Верхом на птеродактиле-киборге я устремляюсь в звездный космос, как персонаж малобюджетного научно-фантастического фильма 80-х.
– Ну что, – раздается голос Кира спустя четверть вечности, – полегчало?
Я открываю глаза и вижу, как колышутся цветы на обоях. Над моей головой в табачном дыму порхают бабочки. Что-то жужжит под ухом. Я отрываю бетонный череп от дивана и уставляюсь на Кира. Он сидит за столом, в его зубах сигарета, а его левая рука в левой руке у Нуф-Нуфа. Несколько
Жужжит индукционная машинка, игла бегает по коже. Рукав у Кира закатан. Его предплечье покрыто татуировками. Мой взгляд сползает на его запястье, где я замечаю три уродливых шрама.
– У нас не так мало общего, Попрыгунчик, – говорит Кир, поймав мой взгляд. – Ты, я и Нуф. Мы изгои. Мы бывшие самоубийцы.
Я пытаюсь кивнуть.
– А это, – Кир улыбается и кивает на новую татуировку, – это засечка в честь двух литров твоей сумасшедшей крови.
Я говорю Киру спасибо за то, что толкнул меня с автострады. И за «двойку» на его плече в мою честь – тоже.
Я бы сказал это с сарказмом, если бы не лежал в неестественной позе под «сельдереем» и тяжелым наркозом. Поэтому я говорю это искренне и продолжаю изучать теплый ядерный грибок, проваливаясь в космос.
Пока Кир набивает себе тату, я думаю над тем, что скоро точно умру от голода. Земная твердь разверзнется, и меня сожрет Гурунхтал. Нужно срочно съесть то гнилое яблоко в прихожей. Но мне страшно идти туда одному.
– Мне нравится этот парень, – смеется Кир.
Он смеется где-то далеко, в другой вселенной. Где-то далеко жужжит индукционная машинка, а я лежу в свой ванной, заполненной детской пеной пополам с кровью. Я лежу посреди бескрайних полей и вдыхаю запах клевера. Вокруг меня порхают бабочки и опыляют цветы на обоях. Где-то за холмом под 60-ваттной лампой зреет сельдерей.
Мне так хорошо и так свободно.
Только, готов поклясться, это не сельдерей.
– И что мы будем делать теперь? – спрашивает Нуф из далекой вселенной.
– Теперь мы будем делать следующий шаг, – отвечает Кир из далекой вселенной.
Они говорят обрывками фраз. Осколками слов. Я вслушиваюсь в их разговор, но ничего не слышу. Я вынужден собирать их по частям, составляя общую картину происходящего из кусочков пазла.
Проверка…
Панк-рок…
Бабочки…
Свобода…
Я теряю связь. А в детстве я неплохо собирал пазлы.
Спустя остаток вечности Нуф пожимает плечами и отключает индукционную машинку. Кухня наполняется пустотой и молчанием.
Я лежу на другом конце вселенной и смотрю, как в табачном дыму кружатся бабочки. Зеленые, синие, оранжевые, красные. Их крылья оставляют в воздухе зеленые, синие, оранжевые и красные линии…
– Эй, Попрыгунчик, – голос Кира наконец прорывается сквозь пространство и время и доносится до моих ушей, – умеешь играть на басу?
Я мотаю головой, ведь я не умею. Кажется, не умею. Сейчас я ни в чем не могу быть уверен.
– Тогда у тебя есть неделя, чтобы научиться, – говорит Кир и улыбается.
Их предыдущий басист оказался безответственным мудаком, забивающим на репетиции. Он оказался предателем, кинувшим Кира перед самым концертом в клубе «Подводная лодка».
А я еще не знаю, что Кир не дает второго шанса предателям-басистам.
Я еще не знаю, что под заброшенным часовым заводом на окраине Москвы есть целая плантация «сельдерея».