Бабочки и Ураганы
Шрифт:
Я еще не знаю, что Кир превратит Старый Мир в руины.
Я ничего не знаю. Хотя иногда это здорово – ничего не знать, лежать на диване и вдыхать аромат полевых цветов. В бесконечности данного момента тебе уже все равно, чему учиться и откуда прыгать. Поэтому ты отрываешь свою бетонный череп от дивана и говоришь:
– Хорошо, Кир, я научусь играть на басу.
И в этот миг ты делаешь следующий шаг навстречу Вселенскому Хаосу.
5
Пока я в замедленной съемке падаю в пыль на пустыре у заброшенного часового завода, у меня есть
О себе.
Перед тем как я встретил бритоголового парня у автомата на углу, я жил в клетке. Я был одним из тех, кого Кир ненавидит.
Я был Великим Нажимателем Кнопок.
Мои шторы никогда не открывались. В моем холодильнике не было ничего, кроме холода, одиночества, кетчупа и редкого шоколадного молока. Монитор компьютера был моей светодиодной лампой, под которой я гнил. От жизни мне нужен был только искусственный свет и вода. Я был растением. Сельдереем, выращенным на гидропонике.
Блеклые дни, во время которых ничего не происходило, сменяли блеклые ночи, во время которых ничего не случалось. Я был лабораторной мышью с красными глазами, готовой добровольно прыгнуть в мышеловку, лишь бы вырваться из этого замкнутого круга.
Но колесо все крутилось у меня под ногами, а я все бежал и бежал.
В моей крепости не было прочных стен. Вместо них – 140 мм керамзитобетонных перекрытий. Они давали мне иллюзию защиты, чтобы я продолжал испытывать чувство страха. Можно было услышать, как в щелях трахаются тараканы. Или как кто-нибудь из соседей смывает воду в сортире.
В те редкие моменты, когда я все же выходил из дома за шоколадным молоком, я наблюдал за растущей трещиной на торце соседней пятиэтажки. С каждым годом эта трещина становилась все больше, и я не хотел пропустить момент, когда здание наконец рухнет и похоронит под своими обломками десятки невинных жертв.
Когда вода из разбитых сортиров смешается с кровью, водопадом обрушится на улицу, затопив дыры в асфальте, и пронесется по дворам мутной рекой с островками испражнений.
Когда из разбитой бетонной скорлупы под треск прогнивших паркетов и грохот эмалированных кастрюль настенные ковры полетят на асфальт, подняв облако пыли, и сотни тараканов, чей род ведется со времен Хрущева, вырвутся на свободу, разбежавшись по всем палаткам шаурмы в округе.
Когда вокруг руин начнут собираться зеваки, а издалека, со стороны шоссе, донесется приглушенный звук сирены кареты скорой помощи.
В тайне я мечтал об этом.
Если бы кто-то сказал, что в моей жизни есть смысл, я рассмеялся бы ему в лицо.
Я отчаянно желал, чтобы случилось хоть что-нибудь. Я ждал чего-то волшебного и нереального, сидя в своей одинокой клетке и сочиняя дебильные хайку в глупой надежде обрести цель.
В пене и кровиБоль утопи. НачертиТри ровных штриха.У моего поступка не было определенной причины. Я перессорился со всеми знакомыми, потратил все деньги и лег ванну с теплой водой.
Смысл и не нужен, говорит Кир. Нужны только Развлечение и Свобода.
Кир
И я перешел черту.
И кое-что случилось.
И кое-что произошло.
Прошлой зимой началась моя проверка. Мой отбор в террористы-ученики.
– У тебя есть неделя, чтобы научиться, – говорит Кир и улыбается.
И всю следующую неделю я провожу по три часа в день на репетициях «Рычащих Искрами Пьяных Тигров», заучивая риффы их песен перед предстоящим концертом в клубе «Подводная лодка».
Первое впечатление от длинного грифа бас-гитары в руке – удивительно приятное. Пытаюсь придушить в зародыше мысль о том, что это может быть связано с каким-нибудь комплексом.
– Панк-рок – это революция, – говорит Кир. – Почувствуй пустоту и разрушение.
У бритоголового парня с молотком в руке есть свои закидоны. Но все мы по какой-то причине делаем то, что он говорит.
И вот я стою и бью по самой толстой из четырех своих струн и пытаюсь почувствовать пустоту и разрушение.
– Восемь квадратов куплета, – говорит Кир, – четыре квадрата припева. Потом – снова восемь квадратов куплета.
Систематическая революция. Хаотический порядок. Структурная симметрия протеста.
Наш сет-лист состоит из трех песен:
«Мамонты вымерли».
«Волосатый член во рту у Системы».
И хит – «Бешеные страусы не прячут голову в песок».
Вообще-то все песни «РИПТ» одинаковые. Они состоят из трех-четырех пауэр-аккордов, сыгранных на запредельной скорости. Кир всегда выкручивает громкость своего усилителя в десятку. Он говорит, что нужно играть громко, чтобы быть услышанным. Я пожимаю плечами и говорю, что плохо разбираюсь в музыке.
Репетиции проходят в подвалах, сырых и холодных комнатках глубоко под землей с обитыми коробками из-под яиц стенами. Когда я выхожу на улицу после трехчасового рева гитар и грохота ударных, мне хочется снова спрыгнуть с автострады. Я слышу звон в ушах еще несколько часов, а Кир говорит, что это помогает «выпустить пар» и «очистить мысли». Я пожимаю плечами. Я не понимаю, чего Кир от меня хочет, но я не задаю вопросов. Так или иначе, медиатор лучше бритвы, а обитые коробками из-под яиц стены лучше серых больничных.
Восемь квадратов куплета.
Четыре квадрата припева.
Потом – снова восемь квадратов куплета…
Систематическое уничтожение Системы.
После репетиции мы заходим в бар и пьем дешевое пиво.
– Посмотри туда, что ты видишь? – спрашивает меня Кир, показывая пальцем в окно. Его глаза уже блестят от темного нефильтрованного.
Я смотрю в окно. Ничего необычного. Я живу в Москве в типовом спальном районе. Когда я смотрю в окно, то всегда вижу одно и то же. Раздолбанные московские дороги, вывеска ресторана напротив, яркие витрины и рекламные щиты. Купи семь гондонов, получи восьмой в подарок. Очередная комедия на ТНТ. Ультрамягкая туалетная бумага, воплощающая в жизнь мечты о комфорте. Мечтаю ли я о комфорте? Не знаю, но, когда смотрю на эти плакаты с маленькими котятами, играющими в розовых рулонах, мне кажется, что только об этом я всю жизнь и мечтал.