Бабушка
Шрифт:
– А здесь уже, похоже, high-tech! – пробормотал Алекс, одуревший от стилистического разнообразия под одной крышей.
Творцы обожали это вытянутое, петляющее пространство, поскольку там можно было пугать посетителей самыми невероятными инсталляциями и перфомансами! Первый поджидал Алекса с Ксенией сразу же за поворотом.
Стайка ценителей прекрасного толпилась у стены, сфокусировав восхищенные взгляды в одной точке. Двое японцев фотографировали.
Алекс раздвинул публику широкими плечами.
Помятое цинковое
– Очень сочетается с обстановкой, – теребя седеющую бородку, заметил худощавый мужчина. – Минимализм и там, и там.
– Батон лишний, – возразил толстяк. – Ломает концепцию.
– Дайте сосредоточиться, – попросила старая дама.
– Нет, ну такое уже было, – вознегодовал тощий очкарик. – 20-е годы, ниспровержение всего и вся… Зачем повторяться?
– Здесь другое, – сурово сказал толстяк, – здесь все зачищается до стерильности, чтобы начать заново…
– Не согласна, – прокуренным басом отвергла костистая женщина творческой наружности, – все уже зачищено!
Она сделала ударение на слове «уже».
– Нет даже хаоса, из которого можно ваять… Пустота… Ты согласен, Петр?
Лысоватый тщедушный Петр, выглянув у нее из-под мышки, кивнул.
И все снова воззрились на ведро.
Послышались шаркающие шаги. Пожилая крепкая женщина в синем халате, проложив себе путь среди любителей искусства, подхватила составные части перфоманса и удалилась, бормоча:
– Уже и по своим делам отлучиться нельзя… А я не робот, чтобы пахать без передышки, мне за это не платят…
– Браво! – истерически вскрикнула костистая женщина. – Браво! Прекрасная задумка!
Все зааплодировали.
Алекс хохотал.
Повеселившись, подхватил Ксению под руку и потащил наверх, в предвкушении новых сюрпризов. И предчувствие не обмануло его.
Вытянутый, слегка затемненный зал, где выставлялись работы Поповича, украшали массивные свечи. Их было немного. Установленные на маленьких столиках, сколоченных, видимо, к торжественному событию, они делали зрелище странным и жутковатым. Пламя вздрагивало от малейшего движения воздуха, на стенах трепетали тени, скульптуры оживали…
– Надо же, – поразился Алекс, – я, признаться, скептически отнесся к необычному антуражу: ну, какие могут быть свечи, когда солнца хватает? Любой мастер старается лучше осветить свое произведение, но здесь все так продумано…
Он огляделся.
– Нет, правда, здорово! Если еще и работы на высоте…
Работы оказались разными: от фигуры юноши с античными пропорциями до булыжника с выбитой звездой, покрашенной серебряной краской. Булыжник украшала табличка: «Всё проходит… Автор Алеша Попович».
– Как точно и глубоко! – восхитился Алекс. – Оружие пролетариата, символизирующее немеркнущую идею марксизма, скрещенную с древней, но актуальной мудростью Соломона, напоминающей о бренности увлечений и отдельно взятых
Ксения закашлялась, а мягкий мужской голос за спиной произнес:
– Как тонко вы чувствуете современное искусство!
Алекс оглянулся: ему протягивал бокал с шампанским улыбающийся пухлый мужчина лет пятидесяти.
– Вы, полагаю, искусствовед?
Алекс не успел ответить: мужчину окликнули из глубины зала.
– Надеюсь, мы продолжим нашу содержательную беседу, – пообещал тот и отплыл в сторону оживленно жестикулирующей компании.
– Кто это был? – ошарашенно спросил Алекс.
– Автор замечательного произведения, которое ты так тонко прочувствовал.
Ксения не заметила, как перешла на «ты».
– Алеша Попович??
Ксения кивнула.
– Однако! Я представлял его иначе.
Они осмотрели еще несколько работ, Алекс их тоже прокомментировал, чем заинтересовал стайку посетителей, увязавшуюся следом.
Среди присутствующих мгновенно разнесся слух, что на выставку прибыл маститый зарубежный искусствовед. Почему – зарубежный, Ксения так и не поняла. Наверное, из-за нездешнего нахальства, принятого за вальяжность, и темного загара не в сезон.
Очередным шедевром, привлекшим внимание Алекса, оказалась двуглавая скульптура, выполненная наполовину из проволоки, наполовину из дерева. Проволочная голова выглядела печальной и эфемерной, деревянная – массивной и грубой.
– Трансформация, – безапелляционно заявил Алекс, осмотрев головы со всех сторон и восхищенно поцокав языком. – Так бы я назвал эту работу. Смена пола и сексуальной ориентации… Вот только не пойму, какой пол на какой? Если принять во внимание печаль женского образа и самодостаточность мужского, полагаю, женщина, влекомая тайным зовом физиологии, стала мужчиной.
Он заглянул в табличку, там значилось: «Алеша Попович, Христобаль Енукидзе. Смена времен года».
– Почти угадал, – бодро заявил Алекс.
– Не только угадал, но и постиг скрытый смысл, заложенный авторами, – подтвердила Ксения, промокая глаза платочком.
– Гениально! – восхитился внимавший Брауну субтильный юноша и протянул руку. – Позвольте представиться: Христобаль Енукидзе!
– А в миру? – Алекс задержал его руку.
– Костя Евсеев, – шмыгнул носом Христобаль.
– Замечательный псевдоним! – ободрил его Алекс. – Интригует!
– Правда? – обрадовался Христобаль. И, понизив голос, доверительно сообщил:
– Вы даже не представляете, как мы обязаны Алеше!
– Вы – это кто?
– Начинающие скульпторы… Студенты…
– Берет в соавторы? Кто, кстати, какую голову ваял?
– Я – проволочную. И деревянную немного…
Алекс одобрительно кивнул:
– Плетение в жизни пригодится.
– Но он еще дает возможность выставлять произведения рядом со своими. Бесплатно. Вон там, в углу, – студенческие работы.