Бабушкино море
Шрифт:
— Ну, полно, девочка, полно, — шёпотом говорит мама и берёт Лялю за руку. — Не хочешь же ты, в самом деле, чтобы я пошла на улицу драться с ребятами за тебя!
— Конечно, может, по-городскому одета, не видывали, — виновато вздыхает председатель.
— Что?! — говорит бабушка, словно проснувшись. — Индюком обозвали? Кто? Кто сказал «индюк»? Укажи. Да что же это такое? Как так? — и вся покрывается красными пятнами.
Ляля молчит.
Тогда бабушка шумно отодвигает стул и берёт её за руку. Большими шагами она выходит во двор. За ней, подпрыгивая и всхлипывая,
Бабушка широко распахивает калитку.
— Кто сказал «индюк»? — говорит она и отпускает Лялину руку.
За плетнём тишина. Только над лопухами мелькают две белокурые головы, но сейчас же прячутся.
— Ужотко!.. — говорит бабушка и широким шагом возвращается в дом.
«Ты таскала меня за волосы…»
Открыв глаза, Ляля смотрит на потолок.
На потолке большое солнечное пятно. Мелкая рябь гармошкой бежит по низкому потолку. В окошко влетает ветер. Он шевелит накрахмаленную занавеску. Гомонком, непривычным шелестом бьётся в окошко улица.
Кругом так тихо… И вдруг хрипловатым и в то же время тонким голосом заорал под окошком петух.
Ляля жмурится, но уже не может заснуть. Она открывает глаза и видит комод. Он накрыт толстой вязаной скатертью.
«Что такое? Откуда здесь этот комод?» — думает Ляля и вспоминает, что она не дома, а у бабушки.
— Мама! — зовёт Ляля.
Вместо мамы к ней наклоняется тётя Сватья. Она часто-часто мигает ясными глазками.
— А мамочка спит, — говорит Сватья. — Бабка сказывала: не будить. Бабушка у тебя хоть простая, а деликатности обученная. «Нехай, говорит, отдохнут с дороги. Они городские. Привыкли вставать не раньше часу восьмого, а то и девятого. Так ты, говорит, не буди. Ходи, Анюта, на цыпочках. Даже окон не растворяла… Только если ты, значит, сама по себе пробудилась, так и ладно, вставай, одевайся. Я сметанкой напою. Бабка велела. Наша сметанка — что твоё масло. Такая у нас сметанка, что у вас такой и не слыхано… Ну, вставай, вставай!
Ляля садится на кровати и, осторожно свесившись, заглядывает в приоткрытую дверь соседней комнаты.
В той комнате ставни ещё плотно закрыты. Сквозь узкую щёлку между окном и ставней тянется плоский лучик. Бабушки нет. Но в нежно-серой тени белеет на одеяле мамина маленькая рука со знакомым колечком… Из тёмной комнаты пахнет тёплым и душным.
Зато как светло у Ляли в комнате с растворенным окошком! Даже пол здесь тёплый и яркий. Ляле хочется походить босиком по ярко-жёлтому полу. Она поглядывает на дверь, за которой спит мама. «Нет, опасно — проснётся ещё, чего доброго. Мама всегда просыпается, когда делаешь то, чего она не позволяет». И, тихо вздохнув, Ляля медленно надевает туфли.
Никто ей не
Ляля садится на корточки, чтобы стать покороче. Но пуговица всё равно не застёгивается. Тяжело вздохнув, в расстёгнутом платье, Ляля выходит в сад.
Утро. В саду ни души. В ярко-синем небе стоит горячее солнце. Оно подымается всё выше, высоко-высоко… Оно палит сверху землю и траву, и в будке под солнышком дремлет пёс. «Здесь песок. Покопаться бы!» — думает Ляля, но вспоминает, что не взяла из дому лопатку. От нечего делать она садится на траву. Платье с расстёгнутым воротом потихоньку сползает. Ляля задумывается. Она сидит, широко раскрыв рот, слегка скособочась, крепко сжав худые руки. «Чем здесь пахнет? Наверно, ветром. Здесь не так, как дома, не так, как на даче…»
Ляля тихонько встаёт, открывает калитку и смотрит, нет ли на улице девочек. Крепко держась рукой за бабушкину калитку, она останавливается на дороге.
С обеих сторон белой от пыли дороги — всё те же белые домики с печками во дворах. На белых домиках камышовые крыши. «Разве такие крыши не промокают, когда идёт дождик?» — думает Ляля.
И вдруг она замечает, что на пригорке лежат три лодки. Их зачем-то перевернули вверх дном.
Днища лодок залиты смолой. Смола густая, а днища широкие. Рядом с лодкой лежит комочек сетей.
Ляля видит, что на верёвке у противоположного дома сушится скатерть. Вдруг эта скатерть падает на траву, и видно, что скатерть вся в клеточку. Нет, это не скатерть, а тоже сетка, и какая большая, длинная! Ляля никогда не видела такой длинной сетки. Чтобы лучше разглядеть её, она отпускает калитку и делает шаг вперёд. В это время из соседнего дома выбегают девочки, те самые, что вчера сказали «индюк».
Ляля видит теперь, что одна из девочек — та, что побольше — коротко острижена. Личико у неё остренькое, волосы золотисто-красноватые — она похожа на лисичку.
Та, что поменьше, катится следом за большой на толстых, кротких ногах в коричневых тапочках. Увидев Лялю, меньшая девочка останавливается и открывает рот.
Ляля смотрит на девочек, девочки смотрят на Лялю.
Молчат.
— А как тебя звать? — ни с того ни с сего говорит меньшая.
— Ля-ля! — медленно отвечает Ляля.
— А меня звать Света, а её звать Люда! — выпаливает меньшая девочка и ковыряет в пыли носком тапочки.
— Ты откуда взялась? Ты дальняя? — спрашивает старшая девочка, похожая на лисичку.
— Из Ленинграда, — шёпотом отвечает Ляля.
— Ленинградская?.. А правда, что бригадирша Варвара Степановна тебе бабка?
— Правда, — вздохнув, отвечает Ляля.
— А мы на море идём, — говорит, задумавшись, младшая девочка и продолжает копать в пыли своей тапкой.
— Я с вами, можно? — решившись, вдруг говорит Ляля.
Девочки переглядываются.
— Ах ты, наш ладненький! Слышите, дитё говорит «можно»? — объясняет с порога дома тётя Сватья. — Спрашивает, кажется, дитё… Чего молчите?