Багдадский вор, или Фэнтези по мотивам «Сказок 1000 и одной ночи»

Ахмед

– Это была твоя вина, Птица Зла! – Когда капитан ушел, Ахмед повернулся к своему другу. – Почему ты пошевелился, как только я переступил порог?

– Я ничего не мог с собой поделать! Меня укусила блоха!

– А теперь мул лягнёт тебя! – Ахмед поднял правую ногу.

Птица-Зла быстро отпрянула в сторону.

– Подожди! Подожди! – взмолился он. – Подожди до вечера! Тогда мы полезем на стены!

– Невозможно, дуралей! Они слишком крутые!

– Ты забыл о волшебной веревке!

– Правильно – клянусь ногтями ног Пророка! Сегодня вечером с помощью волшебной веревки.

И вот, когда наступила ночь, сомкнувшаяся над головой, как непрозрачный купол из темно-зеленого нефрита, инкрустированный мерцающей сетью звезд,

когда она опустилась на спящий Багдад глухой, закупоривающей пеленой тишины, Ахмед и Птица Зла спокойно продолжили свой путь. Волшебная веревка была намотана на левую руку вора. Они добрались до дворца. Он вонзался в тёмный шатёр небес фантастическими пурпурными очертаниями, пронизанными тут и там, где рабы все еще выполняли какую-то позднюю работу, сверкающими карандашами света. Они остановились в тени внешней стены, которая на высоте полусотни метров была увенчана искусной балюстрадой из резного, филигранного розового мрамора. Они подождали, прислушивались, затаив дыхание. Они могли слышать, как капитан ночного дозора совершает обход, когда ночь достигла полуночи, равномерный топот обутых в сапоги ног дозорных, слабый треск стали, свист изогнутых сабель, скребущих по каменным плитам. Звуки стихли вдали. Послышались и другие звуки – голоса диких зверей, охранявших дворец, рыскавших и крадущихся по саду: вибрирующее рычание львов, начинающееся глубоким басом и заканчивающееся пронзительным, режущим дискантом; злобное шипение и фырчание, как у огромных кошек, огромных рыжих бенгальских тигров; чириканье и свист – нелепый контраст с их размерами – длинноруких горилл.

Ахмед размотал веревку.

– Звери и ятаганы охраняют Дворец. Ты сможешь это сделать? – прошептал Птица-Зла.

– Запросто.

– Но… львы и тигры?..

– За внешней стеной – я заметил это сегодня днем – на расстоянии нескольких футов находится вторая стена, широкий выступ с дверью. Оказавшись на вершине внешней стены, я могу перепрыгнуть на выступ и одурачить этих диких питомцев. Затем – через дверь, а в остальном я буду полагаться на свой нюх, свои пальцы и свою удачу.

– Да защитит тебя Единый Аллах! – благочестиво пробормотал Птица Зла.

– Аллах? Ба! – усмехнулся Багдадский Вор. – Лишь моя собственная сила и ум защитят меня! Подожди здесь, о древний козел моей души. В течение часа я вернусь с королевским выкупом, спрятанным в этих шальварах.

Он подбросил веревку в воздух и произнёс тайное слово. Веревка повиновалась. Она стояла прямо, как струна или спущенный сверху канат. Минуту спустя, перебирая руками, Ахмед оказался на вершине внешней стены. Он посмотрел вниз, в плоские изумрудно-зеленые глаза тигра, который притаился внизу, размахивая хвостом из стороны в сторону и, несомненно, думая, что это поздний ужин, уготованный ему самой Судьбой. Затем, измерив глазами расстояние до уступа, Ахмед одурачил и тигра, и Судьбу, перепрыгнув через него – аккуратно, гибко и безопасно. Он открыл дверь, ведущую на карниз, и оказался в пустом зале. Так, тихо, осторожно, на босых, бесшумных ногах, он шёл по комнатам, залам и покоям. Все они были пусты и безжизненны. В некоторых покоях под потолками грубыми, контрастными цветами горели лампы, другие едва отсвечивали тусклыми, мрачными бликами, сливавшимися друг с другом. Он шёл всё дальше по коридорам, поддерживаемым колоннами, капители которых были выполнены в форме подвесных лотосов или увенчивались фантастическими фгурами, вырезанными в виде всадников или воинов верхом на слонах.

Наконец он вошёл в большую продолговатую комнату. Здесь не было никакой мебели, кроме высокой курильницы для благовоний на витой золотой подставке, испускающей спирали ароматного, переливчатого дыма, нескольких больших, окованных железом сундуков и шкатулок, и обилия шелковых подушек, на которых лежали три огромных дворцовых евнуха, одетых в желтую ткань, и храпевших достаточно громко, чтобы разбудить мертвеца.

По зуду собственных

ладоней, а также по виду сундуков и шкатулок Багдадский Вор понял, что попал в сокровищницу халифа. И пока трое евнухов продолжали спать сном праведников и грешных, он подкрался к одному из сундуков; обнаружил, что он заперт; более того, обнаружил, что ключ от него был так плотно прикреплен к одной из поясных шалей евнуха, что его невозможно было снять затем, мягко, медленно, дюйм за дюймом, он передвигал сундук по полу до тех пор, пока, не разбудив спящего, сумел вставить ключ в замок.

Он повернул его. Замок открылся. Вор поднял крышку, посмотрел и подавил крик радостного возбуждения. Ибо там, в сверкающей куче, были собраны драгоценные камни со всех уголков Азии: яшма из Пенджаба, рубины из Бирмы, бирюза из Тибета, звёздчатые сапфиры и александриты с Цейлона, безупречные изумруды из Афганистана, пурпурные аметисты из Татарии, белый хрусталь из Малва, оникс из Персии, зеленый нефрит и белый нефрит из Амоя и Туркестана, гранаты из Бунделькханда, красные кораллы с Сокотры, жемчуг из Рамешварама, лазурит из Джафры, желтые бриллианты из Пунаха, розовые бриллианты из Хайдарабада, фиолетовые бриллианты из Кафиристана, черный агат с огненными прожилками из Динбулпора.

«Если бы только мои штаны были достаточно велики, чтобы вместить их всех! – подумал Багдадский Вор. – Что же мне взять в первую очередь?»

И только он решил начать с великолепной нитки равномерно подобранного черного жемчуга, он уже держал ее в руке, как вдруг сел и прислушался. Ибо не очень далеко он услышал жалобные, минорные ритмы однострунной монгольской лютни; и высокий, мягкий голос, напевающий монгольскую песню:

…

«В пагоде изысканной чистоты

я каждый день слышу звон-звон

драгоценных камней нефритового пояса

моей потерянной любви.

Глядя из резного широкого окна

пагоды изысканной чистоты,

я вижу, как незапятнанные воды моего горя

Текут мрачными волнами.

…

Я вижу рассеянное облако

моей монгольской родины

Над шпилем пагоды изысканной чистоты

И диких гусей Татарии,

летящих над речными дюнами …»

…

ГЛАВА III

«И диких гусей Татарии, летящих надо мной,

И речные дюны…»

…

… голос дрожал, лёгкий, как пух чертополоха.

Это был женский голос, принадлежавший девушке по имени Лесной-Ручеёк. Семь лет назад она была захвачена в плен в битве, когда халиф Багдада отправился на Восток, чтобы сразиться с растущей угрозой хана Средней Орды. Дочь монгольского принца, девушка по имени Лесной-Ручеёк никогда не забывала степей и покрытых снегом гор своей далёкой страны; и с тлеющей, неугасимой страстью не переставала ненавидеть эту страну ислама. Она была прикреплена к личной службе принцессы Зобейды, и в ее обязанности входило каждую ночь играть и петь ей, пока ее госпожа не засыпала.

И сегодня вечером её голос продолжал дрожать:

…

«В пагоде исключительной чистоты,

Мои мысли блуждают—

Выйди ко мне через

Врата Драгоценностей…»

…

Она оборвала свою песню на высокой ноте, звук струны задрожал в воздухе. Она посмотрела на принцессу, лежавшую на кушетке с балдахином; повернулась к Земзем, другой рабыне, арабке, всецело преданной своей госпоже; приложила палец к её губам.

«Принцесса Небеснорожденная спит», – прошептала она, и двое рабов тихо вышли из комнаты; звуки лютни и слова песни становились всё тише и тише: