Багдадский Вор

Ахмед

– Рожденная Небесами! – сказала предсказательница. – Знаки ясны. Они означают: ты выйдешь замуж за того жениха, который первым прикоснется к розовому дереву в твоем саду – огромному, пунцовому розовому дереву прямо под твоим окном, – его Аллах Всемогущий назначил твоим мужем!

Теперь, когда ворота открылись, чтобы впустить трех принцев, глаза Зобейды с тревогой устремились к розовому дереву – розовому дереву, которое определит ее судьбу, розовому дереву, росшему прямо на тропинке, по которой должны пройти ее женихи по пути от внешних ворот к широкой входной двери дворца.

Раздалось громкое мычание

и рев, когда огромный белый слон прошел сквозь ворота, неся на спине сидящего в золотом паланкине высокого мужчину, одетого в великолепный костюм из серебряной ткани; на руках его были драгоценные браслеты, мерцающие ожерелья из жемчуга и лунных камней свисали до его поясного платка, обнаженный, прямой шестифунтовый клинок покоился на его коленях. Впереди и позади него следовали конные слуги, все потрясающе одетые, с бородами, окрашенными в красный цвет хной или в синий цвет краской индиго, завитыми и разделенными надвое у коричневых щек так, что напоминали бараньи рога.

Глашатай халифа повернулся к багдадским сановникам, офицерам и священникам в зеленых тюрбанах, предводителям племен, и министрам королевского двора, и богатым, толстым купцам, которые заполнили сад.

– Принц всея Индии! – объявил он чистым, звенящим голосом, взмахивая посохом с алмазным наконечником. – Правитель Юга! Потомок множества индостанских богов! Победитель своих врагов! Двоюродный брат Вишну, Шивы и Брама! Он, чей дворец, как говорят, светится малиновым блеском сотен тысяч рубинов!

– Ох, – прошептала Земзем в ухо Зобейды. – Он богат, могущественен и славен!

– В самом деле! – Зобейда посмотрела через мраморный экран, который закрывал окно. Она внимательно рассматривала лицо принца. Она поморщилась. – Нет, нет! – продолжила она. – Он мне не нравится, несмотря на все его рубины! Он смотрит сердито. Он кажется надменным… и холодным… и строгим… и неприступным! – Она подняла сложенные руки. – О Аллах! – пылко взмолилась она. – Аллах, сделай так, чтобы он не трогал розовое дерево!

И Аллах услышал ее молитву. Внезапно слон вильнул и повернул в другую сторону. Зобейда счастливо рассмеялась, затем посмотрела на ворота, когда глашатай объявил о появлении принца Персии, окруженного конными худыми, закованными в броню воинами, в то время как сам правитель роскошно полулежал в шелковом паланкине между двумя лохматыми двугорбыми верблюдами, время от времени опуская свою пухлую, унизанную кольцами руку в драгоценную шкатулку за розовыми и розово-красными леденцами.

– Он не тронет розовое дерево, – с облегчением выдохнула принцесса.

– Халиф Мансур Насир-уд-дин Надир хан Кули хан дуранийский, принц и король Персии. Принц Персии, чьи отцы сражались у Фейхоо пятьсот лет назад, – кричал глашатай, – шах Хорассии и Азербайджана, хан Кизилбаши и…

– Ах! Земзем! Посмотри на него! – воскликнула Зобейд, пока глашатай продолжал перечислять грандиозные титулы. – Разве он не похож на свинью… с его толстыми, розовыми щеками… толстым, розовым носом-кнопочкой… его коротким, круглым телом? А его маленькие усики! Это же в точности вьющийся свиной хвостик…

То было нелестное, но правдивое описание. Ибо, несмотря на своих жестоких предков, этот принц Персии променял их удаль на удовольствия пиршественного стола и проявлял доблесть, управляясь со сталью, только разрезая сочные бараньи

суставы; его не интересовали головы врагов; древние арабские хроники рассказывают, что требовалось трое сильных мужчин, чтобы поднять его на трон, и семь ярдов ткани, чтобы сделать платок для его огромного живота.

«Его ужин, – говорилось в древней хронике, – состоял из гуся, фаршированного уткой, фаршированной курицей, курицей с перепелом, перепелом с голубем, голубем с жаворонком и жаворонком с устрицей. Его жажда была достойна шотландских варваров, о которых наши путешественники слагали фантастические сказки. Он выглядел, по мнению обычного наблюдателя, как огромный воздушный шар, наполненный семьдесят раз по семьдесят фунтов жиром и колыхающейся плотью…»

Заявление, с которым Зобейда согласилась.

– Воздушный шар! – воскликнула она. – Ах… он толстый и крупный, как будто питался салом! Ах… Аллах… сделай так, чтобы это гора жира не тронула мое розовое дерево!

Но опасность этого была невелика. Даже если бы принц этого пожелал, даже если бы он знал о пророчестве предсказательницы, его огромный вес не позволил бы ему нагнуться с паланкина и дотронуться до ароматного розового дерева.

– Слава Единому Аллаху! Он не коснулся розового дерева, – воскликнула Зобейда, пока без ее ведома Лесная Вода, в проницательный разум которой проникла некая идея, выскользнула из комнаты по тайной лестнице в сад, где через несколько минут, пряча лицо под вуалью, смешалась со свитой Чам Шенга, монгольского принца, который как раз в это время въезжал на территорию дворца с помпой и церемониями.

Чуть ранее в этот день она встречалась с монголами. Ибо ее душа горела от ненависти к арабам, мусульманам, которые поработили ее, и она желала и надеялась, что Чам Шенг, ее земляк, женится на Зобейде и после смерти халифа раздавит Багдад под монгольской пятой.

Сие желание, между прочим, совпадало с желанием самого Чам Шенга.

Он во всем отличался от принца Индии и принца Персии. От последнего, со всем его нелепым видом и неприкрытой чувственностью, с какой-то мягкой, простодушной любезностью, и первого, с его решительным, богоподобным благородством. Но монгольский принц был вполне земным; он обладал огромной, беспощадной волей, жестокими амбициями, громадной энергией и силой. Не раз он говорил Вонг К’аю, своему доверенному советнику, человеку, получившему образование во дворце Августа и обретшему мудрость в татарском городе Пекине:

– Багдад – могущественный город. Он должен стать моим. Я беру то, что хочу. Боги нашей династии направляют нас. Я войду в Багдад как жених. Я возьму Багдад, женившись на принцессе или, если это не получится, с помощью стратегии и несвятой троицы – интриг, терпения и силы.

– Возможно, – сказал Вонг К’ай, – такова воля многих благословенных богов.

– Такова моя собственная воля, дурак! – усмехнулся принц. – Моя собственная воля сильнее, чем воля всех богов, сложенная вместе!

Когда рано утром Лесная Вода посетила монгольский лагерь, она заверила Вонг К’ая, что, оставаясь монголкой до мозга костей, она сделает все от нее зависящее, чтобы содействовать монгольскому принцу. Теперь она снова оказалась здесь; смешавшись со свитой и подойдя к Вонг К’аю, Лесная Вода прошептала ему секрет розового дерева и пророчество предсказательницы.