Багровая книга
Шрифт:
Оставшиеся евреи не показывались в этот день на улицах. Таились в темных норах, в кошмарном томлении ожидания. Прошло несколько часов, а ярмарка, вопреки опасениям, протекала самым обычным и мирным образом. Евреи понемногу стали вылезать из своих "танков", как с горьким юмором называли они свои погреба, чердаки и прочие убежища. Но внезапно, когда базар был в полном разгаре -- появилось двое верховых.
Они ворвались в самую гущу базара.
Выстрелили в воздух.
То был сигнал.
Крестьяне, приехавшие на базар, спешно разбежались, местные крестьяне тоже скрылись. А евреи снова помчались прятаться, кто куда мог. Прошло
27
один или двое с огнестрельным оружием. Начали с поисков большевистского комиссара.
Его нашли и убили.
Его изрубленный и изрезанный труп выбросили на средину улицы.
После этого прошли по еврейским домам, покинутым жителями, и забирали все, что им хотелось... То, что для них не имело непосредственной ценности, они ломали, рвали, уничтожали. Вслед за ними появились подводы с крестьянскими бабами и парнишками, которые успели в короткое время опорожнить почти все еврейские квартиры, оставив только голы я стены и полы.
Ночью началась сильная пальба.
Она стихала.
Потом начиналась снова.
Так продолжалось до самого утра.
Никто не знал: пришла ли новая банда или то было работой исключительно своих местных крестьян, желавших нагнать ужас. В промежутках между стрельбой они снова и снова спускались в погреба, взбирались на чердаки и без всяких предисловий и обвинений, размахивая револьверами, топорами и дубинами, зловещим шепотом требовали:
– - Денег...
Нередко называли свои жертвы по именам...
Дикая пальба, вид бандитов, бывших в большинстве в масках, их неестественные придушенные голоса, полутьма свечек, зажигаемых в еврейских убежищах,-- во всем этом содержался такой могильный ужас, что евреи не пробовали даже торговаться и отдавали бандитам все, что имели при себе, часто даже больше того, что у них требовали.
Кошмар
С утра набатный звон созвал на сход.
О чем-то совещались.
Потом весь сход, стар и млад, рассыпался по еврейскому кварталу, и погром принял уже совершенно другой характер. Уже они теперь были без масок.
Нагло смотрят знакомым евреям в глаза и требуют денег, снимают одежду с тела, бьют -- когда не позволяют снимать, бьют без всякого повода или придумывают грехи:
Уже слышится кличка:
"Коммунист".
Распространяются сказки об ограбленных церквах, об убитых священниках. Хватают, увозят куда-то евреев. Улицы и переулки уже полны дикого, безобразного, пьяного погромного гула. Слышатся отдельные выстрелы, рыдания, то-
28
пот лошадей... Два дня продолжаются убийства. Целые семьи вырезывались без остатка. Никто не может рассказать, как, при каких условиях, погибли несчастные мученики,-- это остается тайной, унесенной жертвами в могилу. Но по позам, по виду убитых, может человек с достаточно сильными нервами представить себе, какими муками сопровождалась их смерть. Да два-три свидетеля, с застывшим ужасом в глазах, еле могут что-то рассказать...
...Шепотом, жутко озираясь...
Два бандита зашли к вдове Брайне.
Потребовали денег.
Она им отдала все, что было при ней.
– - Мало.
Ей отсекли топором одну руку.
Она упала...
С диким криком снова требовали:
– - Денег!
Отсекли другую руку.
...Когда начали отрезать груди, она скончалась под ножом...
Погребальщики Дубник и Жорнист, рассказывали, что в среду 18 июля староста их разыскал, велел собрать погребальное братство и похоронить убитых. В течение всей резни увозили убитых на кладбище, в сопровождены бандитов. Когда погребальщики проходили по улицам, они видели валяющиеся по серединe улицы трупы, и трупы в открытых домах с выломанными дверьми, в кучах мусора, щепок от разных хозяйственных и домашних вещей. Многих убитых узнавали только по одежде: трупы были распухшие, исколоты и разрублены. Пекер с женой лежали у себя в квартире, он с отрубленной головой, она с распоротым животом... между отцом и матерью барахтались еще живые, задыхающиеся двое малюток двух и трех лет. В среду погребальщики собрали шестьдесят девять трупов и множество отрубленных органов человеческого тела: головы, руки, ноги, а также совершенно не распознаваемые и неопределимые обрывки мяса. Раввина нашли с отсеченными руками, а шея и грудь исколоты вилами. Резника нашли с раздробленной головой и вытекшим мозгом. Они собрали около 25 женщин,-- девушек и замужних,-- в полном смысле разорванных на части.
Еще о многих и многих ужасах рассказывают погребальщики...
...и рыдают посреди рассказа...
29
...А кошмар все продолжался...
Вечером 14 июля снова раздался колокольный звон. Созван был, вероятно, новый сход, приехал какой-нибудь новый погромный командир. Прошло немного времени, и староста стал обходить чердаки и погреба. Он приказывал евреям перейти в Управу, где жизнь их будет в безопасности. Около двухсот евреев пробрались к Управе, окруженной приезжими вооруженными бандитами. Евреи спрашивали у крестьян:
– - Зачем нас сюда сгоняют?
И им отвечали разно.
Одни говорили, что привели их сюда, чтобы спасти им жизнь.
– - Уж больно распустились наши, невозможно удержать,-- только так и удастся сохранить жизнь уцелевшим.
Другие отвечали просто:
– - Решено бросить бомбу в Управу, чтобы одним махом избавиться от жидов.
Евреи, добравшись сюда по улицам, покрытым телами изрубленных, обрывками человеческого мяса и оторванными человеческими членами, могли ждать только самого худшего. Двое суток в кошмарном томлении пробыли они в Управе, в страшной духоте и тесноте, с мыслью о неминуемой смерти.
Вдруг вошел в Управу молодой человек.
Изящно одетый, сопровождаемый вооруженными людьми, он в их присутствии прочел приказ атамана -- что строго воспрещается убивать и грабить евреев. При этом он произнес длинную речь о том, что евреи сами виноваты в резне: они вмешиваются не в свои дела, веселятся на чужом пиру. Атаман же не человек, но ангел, и он прощает отъявленным преступникам, хотя евреи, по своим действиям в Умани, где выкаливали священникам глаза, совершали обрезания над стариками-крестьянами, -- и не заслуживают, чтобы их оставили жить на земле.