Багровое око
Шрифт:
Он вернулся к реке, опустил распухшую кисть в лунный блик и ждал, пока она вновь не стала бесчувственно-ледяной. Река и луна незаметно забрали боль, унесли с собой, растворили в искрящихся струях.
Шумри еще два раза возвращался к Конану и повторял лечение. На третий раз он заметил, что сон киммерийца стал спокойным, дыхание — тихим, и стоны уже не срывались с его губ. Да и ладонь, лежащая на повязке, больше не распухала и не болела.
Немедиец вернулся к реке. Теперь он просто смотрел на луну, с легким сердцем, с удивлением и благодарностью. Спасибо вам, Луна и Река! Спасибо… Айя-Ни?
Неожиданно с темного неба
Немедиец зашел по колено в реку и подобрал все перья, пока они не уплыли от него вниз по течению. Их было пять. Подумав, три он повесил себе на шею на тонком шнурке, остальные же приложил к ране Конана, обернув сверху свежей повязкой.
Шумри разбудил энергичный громкий рев киммерийца.
— Ты долго собираешься еще разлеживаться? Посмотри на солнце! Клянусь Кромом, в самую жару будешь махать веслом ты, а не я!
Пробуждение было резким и почти болезненным: что-то важное видел немедиец во сне, что необходимо было обязательно досмотреть до конца. Но могучий рев продолжался, не давая удержать ускользающее видение.
Как обычно, после периода неподвижности и апатии кипучая натура варвара бурлила, все мелькало в его руках, груженая пирога подрагивала у берега, готовая оторваться и плыть, шесть толстенных рыб покрывались хрустящей корочкой в огне костра.
— Значит, ты рискуешь плыть дальше на юг со злобным демоном? — поинтересовался Шумри, с сожалением подымаясь со своего ложа.
Конан расхохотался.
— Запомни, юноша! Ни одному демону, даже повыше тебя раз в пять и пошире в плечах раза в три, не удавалось до сих пор вышибить мою душу из тела. Она цепко держится там, всеми когтями и зубами, и вытряхнуть ее нелегко!
Эти речи мало сочетались со вчерашним меланхоличным настроением варвара, с его сомнениями, в какой разряд отнесет его гибель старина Кром, но Шумри не стал заострять на этом внимание. Конан выздоровел, он вновь жизнерадостен и полон диких природных сил, ну и славно.
Разделавшись со своей долей рыбы, Конан развязал повязку на ноге и, с удивлением воззрившись на два белых пера, присвистнул:
— Это тебя незабвенная леопардовая старушка научила таким штучкам? Интересно, где ты раздобыл белую птицу? Да еще ночью! Она сама отдала тебе перья, или ты ее долго упрашивал? Как бы то ни было, мне они больше не понадобятся! — Он бросил повязку и перья в костер.
Шумри дернулся было, чтобы выхватить из огня дар ночной гостьи, но заколебался на миг под усмешкой Конана, и легкие белые перья рассыпались серым пеплом.
Глава 7. Люди деревьев
— Все забываю спросить, что там дальше было с этим чудаком? — поинтересовался Конан, размеренно взмахивая легким тонким веслом.
— Каким чудаком?.. — рассеянно отозвался Шумри. Он склонился над бортом пироги, наблюдая, как в прозрачной толще воды шевелятся водоросли, похожие
— Ну, как его… Роальдом. И его невестой. Ты ведь не успел мне тогда досказать свою балладу.
— Не знаю, — меланхолично ответил немедиец.
— Как так? Всякая песня должна быть допета, всякая история рассказана до конца, — назидательно произнес варвар. — Или ты не помнишь?
— Не помню, — соврал Шумри, чтобы отделаться от разговора. — Я слышал ее совсем маленьким. Бард, который ее пел, на этом месте всегда понижал голос до шепота. Трудно было различать слова.
— Жаль, — искренне вздохнул Конан. — Конечно, Роальд этот слабак и трус, и мне не особенно интересно, что там с ним дальше произошло. Но вот девушку жалко. И с женихом ей не повезло, и тварь эта, Харрок в вязаном шарфе, всю кровь ей выпьет, не задумается. Эх, меня бы туда!..
— И что бы ты сделал? — спросил Шумри.
— Первым делом я хорошенько потряс бы Харрока — до тех пор, пока его душонка со свистом не вылетела бы из щуплого тельца. Даже меча бы пачкать не стал. Потом взялся бы за Веселого Го…
— Усталого Го, — поправил немедиец.
— Усталый он там или веселый, все одно! У меня бы он хорошо поплясал, несмотря на усталость, гремя своими железками!
— Но ты забыл, что Харрок бессмертен, — заметил Шумри.
— Ерунда! Если есть хороший меч и крепкая рука, и в груди бьется сердце мужчины — любое отродье Нергала можно сделать смертным! Не выношу разговоров про то, что какую-то тварь невозможно победить, потому что она бессмертна. Нет, это лживое утешение трусов!
Разгорячившийся воображаемой битвой с Харроком и Го, киммериец стремительно гнал пирогу, оставляя за кормой шипящий пенистый след.
— А мне кажется, что у них был только один выход, — задумчиво произнес немедиец. — Взяться за руки и вместе — с помощью доброго меча или чаши с ядом — покинуть этот мир. Харроку и Го останутся лишь оболочки, которые нелепо и неинтересно мучить. Души же будут свободны. Это единственный путь к свободе, который есть всегда и у всех.
— Да, — согласился Конан, — путь этот есть у всех. Правда, — он помрачнел, вспомнив, как несколько дней назад лежал в вонючей туземной хижине с одной мечтой, одним страстным желанием: погрузить узкий клинок в промежуток между ребрами, — иногда случается так, что и этот путь перекрывает судьба. Судьба, либо слишком мягкосердечный приятель, — он покосился на Шумри с усмешкой, но тут же мотнул головой, не желая предаваться тягостным мыслям. — Ты лучше вспомни, как оно там случилось на самом деле. Как вспомнишь — сразу же расскажи мне.
— Хорошо, — послушно кивнул немедиец.
Он не мог сказать, что продолжения истории Роальда и Эльбет не имеет. Он сочинил ее, как и множество других историй с рыцарями, их возлюбленными и злобными демонами, о себе и Илоис, о безнадежной их любви. Если он встретится когда-нибудь с Илоис и вымолит у нее прощение, он доскажет эту историю. Вернее, она доска-жется сама собой…
Река, поджимаемая со всех сторон скалистыми берегами, сузилась, течение стало быстрее. На левом берегу каменные уступы вздымались довольно высоко, на правом, более пологом, в толще почвы, покрывавшей розовый гранит, росли высокие развесистые деревья.