Багровые небеса

Ливадный Андрей Львович

– Ты пришел поговорить о дройде? Тебя не устраивает его присутствие на борту?

– В общем-то, он меня не напрягает. Пусть будет… - махнул рукой Кроу.
– А поговорить я хотел не об этом. Нужно думать, что нам делать дальше, Вадим. Пройдем мы пояс населенных систем и что потом? Будем прозябать на борту, тихо сходя с ума где-нибудь на задворках Окраины?

– Я не думал об этом.

– Слушай, а о чем ты вообще думаешь? Давай поделись, а то из тебя слова приходиться, как клещами вытаскивать.

– Боюсь, тебе не понравятся мои мысли.

– Это почему?

– Ты

по-другому смотришь на вещи, Дитрих. У тебя есть жизненный опыт. А я, как выясняется, совершенно не понимаю окружающего меня мира.

– Ну и как он тебе, после беглого знакомства?
– Кроу встал, чтобы набрать код на панели бытового автомата.

– Я думаю, что мир несправедлив.

Последняя фраза Рощина едва не стоила Дитриху ошпаренных пальцев, - он как раз доставал из поддона и распечатывал герметично упакованный стаканчик с горячим кофе.

– Ты сам это придумал или услышал где-то?

Вадим ничего не ответил на ироничное замечание.

– Послушай малыш, я согласен, совершенством цивилизация не страдала ни в одну эпоху. Разве что наши первобытные пращуры убивали друг друга не по личным мотивам, а в силу жизненной необходимости. Святая моральная девственность, полная гармония с жестокой природой и законами эволюции.

Вадим поднял взгляд, принимая из рук Дитриха кофе.

– Почему же мы не изменились за миллионы лет? Или жестокость, цинизм, ложь - это венец эволюции разума?

– Слушай, будь ты проще. При чем здесь эволюция разума?

– Ты человек Дитрих?

– Ну?

– И тебе не приходили в голову подобные вопросы?

– Приходили.
– Вздохнул Кроу.
– Но знаешь, куда мне пришлось их засунуть, чтобы элементарно выжить?
– С внезапным ожесточением спросил он.

– Но теперь-то ты свободен?
– Неожиданно спросил Рощин.

Дитрих упрямо мотнул головой, но затем задумался.

– Понимаешь, мы с тобой можем говорить начистоту. И должны это делать.
– Вадим упрямо смотрел в пол.
– Не потому что мы вместе совершили какие-то поступки. Нет. Мы люди, но уже другие, не такие как все. Я думал, что на Фрисайде сойду с ума, когда понял, что по большому счету нет разницы, какой ты корпорации служишь. Нас всех без исключения купили, еще детьми, потом жестоко надругались, уничтожили нас как личности и вырастили что-то иное. Ведь с тобой было точно так же, просто я не успел набраться жизненного опыта, не смотрел правде в глаза, а ты постарше меня, и уже пережил свою «ломку», верно?

– Допустим.

– Нас продавали, над нами ставили опыты, имплантировали не только нейромодули, но и память, преданность определенным идеям и интересам, - проще говоря - зомбировали, превращая в послушный инструмент. Но теперь мы с тобой свободны.
– Повторил Вадим.
– И ответь, назови мне хоть одну причину, почему я должен продолжать мыслить теми категориями, что запрограммировали в мой рассудок?

– Потому что иначе тебе не выжить.
– Мрачно предрек Дитрих.
– Вспомни Ганио, малыш. Тебя могли сто раз убить, пока в твоем освободившемся разуме одна за другой возникали извечные моральные дилеммы. Пойми, век благородных рыцарей

когда-то существовал, отрицать не возьмусь, но он, как мне кажется, канул в лету. Сейчас все не так. Не тот уровень технологий. Мы не на мечах сражаемся, и не королю служим.

– Не о том говоришь Дитрих.

Кроу откровенно не ожидал услышать от Вадима подобных слов.

– Ты увиливаешь от ответа. Да я мог погибнуть на Ганио. Но, совершая жестокость за жестокостью, оправдывая их тем, что мир вокруг так же жесток, и люди теряют остатки души, я все равно, рано или поздно попал бы в эту западню. Это не философия Дитрих, не смотри на меня, как на сумасшедшего. Я едва не убил на Фрисайде девочку, которая вместе со мной росла в спецшколе на Аллоре. Понимаешь? Нас рассортировали, продали разным корпорациям, привили разные взгляды на мир и его ценности. Морально изнасиловали. Вот я спрашиваю: по какому праву?

Кроу не ответил, лишь сокрушенно покачал головой.

– Ты не в себе. Поговорим позже.
– Угрюмо пробурчал он.

Борт"Иглы". Несколькимичасамипозже… 

Двери рубки бесшумно распахнулись.

– У меня есть идея.
– Раздался за спиной Вадима голос Дитриха.

Рощин, просматривавший записи бортового журнала, удивленно поднял голову.

Лицо кибрайкера выражало мрачную решимость.

– Я подумал над нашим последним разговором.
– Произнес он, проходя к креслу пилота.
– Не собираюсь полностью соглашаться с твоими идеями, они в некотором смысле утопичны, но в одном ты подсознательно прав: нам нужно что-то предпринимать, - выдержать нескольких лет заточения на борту фрегата я не смогу.

– И что ты решил?
– Вадим не ждал от Дитриха каких-то конструктивных предложений, но в очередной раз ошибся. Судя по осунувшемуся лицу кибрайкера, тот вовсе не отдыхал, в свободные от дежурства часы.

О чем он размышлял? Что не давало Дитриху покоя?

– Знаешь, я подумал: нельзя зарывать таланты в землю.
– Произнес Кроу, так, словно отвечал на мысленный вопрос, возникший у Рощина.
– Раз уж не смогли продать «Иглу», так давай используем фрегат с толком.

– Дитрих из меня вряд ли выйдет хороший помощник.

– Вот об этом позволь судить мне, со стороны оно виднее.

– Я не кибрайкер. Боюсь что не смогу, Дитрих…

– Согласен, ты больше тянешь на мнемоника. Однако, тобой движет жажда мести и справедливости. Нельзя подавлять свои чувства, Вадим. И подменять их не нужно.

Рощин упрямо покачал головой.

– Ты не понимаешь меня. На Ганио произошел срыв. Я не хочу убивать и грабить.

Кроу не стал вступать в бессмысленный спор.

– Есть на примете один объект, где содержат мнемоников и кибрайкеров.
– Веско обронил он, искоса наблюдая за реакцией Рощина.

– Вместе?
– Искренне удивился Вадим.

– В том и суть. Это тюрьма, Рощин. Я там был. До того как попасть на Фрисайд.

– Даже так?
– Вадим откинулся в кресле.
– Интересный факт биографии. Только почему ты решил, что я соглашусь?