Багровые реки
Шрифт:
Однако экспедиция окончилась неудачей. Сыщик уже собрался сесть в машину, как вдруг заметил на самом краю пустыря маленький цирк-шапито. В сотый раз сказав себе, что в интересах следствия нельзя упускать никаких мелочей, он устало побрел к брезентовому шатру. Это был, конечно, не настоящий цирк, а временное сооружение, где показывали, верно, пару-тройку простеньких номеров. Над входом висело полотнище, на котором затейливыми буквами было выведено: «Братья Бразеро». Ишь ты, целое семейство! Карим приподнял портьеру, заменявшую дверь, вошел и замер на месте.
Внутри его ждало неожиданное ослепительное зрелище. Длинные
Карим присел на деревянную трибуну и загляделся на «учеников чародея». Внутренний голос подсказывал ему, что нужно остаться и расспросить этих людей. Наконец один из Бразеро обратил на него внимание. Прервав работу, но не выпуская из рук тлеющего факела, он направился к незваному гостю. Ему не было, вероятно, и тридцати лет, но из-за глубоких морщин, избороздивших его лицо, он казался вдвое старше. Темные волосы, темная кожа, темные глаза — казалось, весь он опален огнем, с которым постоянно имел дело. Он смотрел настороженно и двигался со звериной грацией человека, в любую минуту готового отразить нападение.
— Ты из наших? — спросил он.
— Из каких «ваших»?
— Ну, из цирковых. Ищешь работенку?
— Нет, я полицейский.
— Сыщик?
Циркач подошел ближе и поставил ногу на ступеньку прямо под Каримом.
— Ну, парень, видок у тебя, прямо скажем, не сыщицкий.
Молодой араб ощутил жар, идущий от разгоряченного тела мужчины. Он ответил:
— Смотря как понимать нашу работенку.
— И чего тебе тут надо? Ты ведь не из местной конторы.
Карим промолчал. Он окинул взглядом залатанный купол, акробатов на арене, и вдруг ему пришло в голову, что в 1982 году этому типу было лет пятнадцать. Мог ли он встречаться с Жюдом? Наверняка нет. Но что-то побудило его спросить:
— Ты бывал здесь четырнадцать лет назад?
— А почему бы и нет? Этот цирк принадлежал еще моим старикам.
И тогда Карим выпалил единым духом:
— Я разыскиваю следы мальчика, который приходил сюда в те времена. Точнее, в июле восемьдесят второго года, несколько воскресений подряд. Ищу людей, которые помнят его.
Извергатель огня впился взглядом в Карима.
— Да ты шутишь, парень!
— Похож я на шутника?
— Как звали твоего мальца?
— Жюд. Жюд Итэро.
— И ты воображаешь, что кто-нибудь вспомнит мальчишку, который, может быть, заходил в наш цирк полтора десятка лет назад?!
Карим встал.
— Ты прав. Извини.
Но циркач внезапно схватил его за отвороты куртки.
— Ладно, слушай. Жюд приходил сюда. Несколько раз. Когда мы репетировали.
— Что?!
Человек поднялся на одну ступеньку и сел рядом с Каримом. Он снова заговорил, и на сыщика пахнуло запахом бензина, шедшего у него изо рта:
— Жара в то лето стояла убийственная, рельсы и те, наверное, плавились, ей-богу! Жюд заявлялся к нам четыре воскресенья подряд. Мы с ним были почти ровесники. Играли вместе. Я учил его выдыхать огонь. Ну, в общем, знаешь, как оно бывает в этом возрасте: ребятня сходится быстро — не успеешь оглянуться.
Карим сверлил Бразеро взглядом.
— И ты так хорошо все помнишь спустя четырнадцать лет?
— Но ты ведь на это и рассчитывал, верно?
Сыщик повысил голос.
— Я тебя спрашиваю, почему ты так хорошо запомнил все это.
Циркач спрыгнул вниз, сдвинул каблуки и, поднеся факел ко рту, дунул. Над факелом взвился столб огненных искр.
— А помню я, парень, оттого, что было в этом мальце кое-что особенное.
Карим вздрогнул.
— Где? На лице?
— Нет, не на лице.
— Тогда что же?
Циркач выдохнул несколько языков пламени и рассмеялся:
— А вот что, парень: Жюд-то был девчонкой.
33
Медленно, шаг за шагом, Карим начинал открывать истину. По словам извергателя огня, ребенок, четырежды приходивший в цирк Бразеро, был девочкой, тщательно преображенной в мальчика. Короткая стрижка, мальчишеская одежда, мальчишеские ухватки. Рассказ циркача не оставлял и тени сомнения: «Она ни разу не призналась мне в этом… Это была ее тайна, понял? Просто я сам заметил, что дело неладно. Во-первых, очень уж она была хорошенькая, прямо куколка, ей-богу! Да и голосок у нее был тоненький, девчачий. А главное — фигурка… Ей было лет десять — двенадцать, но кое-что уже начинало проклевываться. Засек я еще и другое. Она носила в глазах такие штучки, которые меняют цвет зрачков. Они у нее были сплошь черные, как чернила, таких в природе не бывает. Уж на что я был несмышленыш, а и то заметил. Она все жаловалась на резь в глазах, говорила, что боль пронизывает голову насквозь…»
Карим пытался сложить части этой головоломки. Мать ребенка смертельно боялась демонов, охотившихся за ним. По этой причине она и покинула прежнее место жительства и переселилась в Сарзак. Там она взяла себе новую фамилию — Карим клял себя за то, что не догадался проверить это раньше, — сменила имя ребенка и, более того, его пол, стараясь как можно надежнее укрыть от опасности. Таким образом, его совершенно невозможно было найти и опознать. Однако два года спустя демоны появились и в этом городке, в Сарзаке. Они по-прежнему искали ребенка и могли вот-вот обнаружить его. Обнаружить ЕЕ.
И мать впала в безумную панику. Она уничтожила все документы, журналы, записи, где упоминалось имя ее дочери — пусть даже вымышленное. И главное — фотографии, ибо одно было совершенно ясно: преследователи могли не знать нового имени ребенка, но они знали его в лицо. Именно лицо они и разыскивали: оно служило доказательством, уликой. По этой-то причине они и должны были начать со школьных снимков в поисках своей жертвы. Но кто же были эти демоны? И откуда они явились?
Карим спросил Бразеро: