Багровый берег
Шрифт:
— «Bane» от древнеанглийского «bana», что означает «скорбь» или «проклятие». Оно также обозначает яд. Например, «Wolfsbane» — «волчий яд», так называется, потому что он используется для убийства волков.
— И что означает слово «Ty»?
— Это тайна.
— Что, если вдруг, эти Печати Тибейна, используются и сегодня?
— Ходят слухи — только слухи — что кто-то может использовать их, чтобы вызывать темные силы во время черных магических ритуалов.
— Вы когда-нибудь использовали их?
Женщина опустила голову.
— Где сейчас находится этот упомянутый камень? — продолжила Констанс.
— Он был уничтожен давным-давно. Но нашедший его человек оставил о нем свои записи.
— Что это за записи?
— Документы археолога-любителя по имени Саттер. Они хранятся здесь, в Старом историческом обществе Салема, — женщина вздохнула. — Некоторые поддались соблазну и совершили досадное паломничество, чтобы ознакомится с этими записями.
— И?
Женщина так и не подняла взгляда.
— Они — все, как один — пожалели об этом.
23
Констанс Грин миновала прелестный центр города по пути к Старому историческому обществу Салема, которое располагалось примерно в миле от ковена. Она была удивлена, обнаружив, что оказалась у процветающего и внушительного кирпичного здания постройки конца XIX века. Она вошла внутрь, и оказалась в просторном фойе, оснащенном новейшими компьютерными каталогами и электронным оборудованием, а также охраняемом металлоискателями, за которыми присматривал пузатый офицер службы безопасности.
Констанс тщательно просканировали и проверили, как только она вошла, несмотря на ее раздражение. Улыбчивая дама за столом, как оказалось, была знакома с записями Саттера и направила ее в отдел на третьем этаже, где их можно было найти.
Скоростной лифт поднял ее на нужный этаж, дверь с шипением открылась, и она очутилась в скромном помещении строгой планировки. Пожилая женщина с серебристо-седыми волосами, собранными сзади в тяжелый пучок, сидела за ближайшим столом. Констанс подошла ближе, и женщина повесила трубку.
— Констанс Грин? — спросила она с тревожной двойственностью в голосе. — Вы здесь, чтобы увидеть записи Саттера?
Констанс кивнула в знак подтверждения.
— Я миссис Джоб, библиотекарь архива. Пройдемте со мной. Она поднялась, дотронувшись рукой до карты, висящей на шнурке у нее на шее. Она взглянула на Констанс и поджала губы, на ее лице проступила явная неприязнь.
Констанс последовала за ней по коридору. По мановению карточки женщины очередная дверь с шипением открылась, и они вошли в небольшую комнату со столом, покрытым сукном.
— Пожалуйста, возьмите их, — сказала женщина, протягивая пару белых хлопчатобумажных перчаток.
Констанс надела перчатки.
—
Миссис Джоб вышла через другую дверь. Меньше чем через минуту она вернулась, держа в руках пластиковую коробку с пластиковыми папками внутри. Она поставила свою ношу на стол. — Можно извлекать только одну папку за раз. Есть какие-нибудь вопросы, мисс Грин?
Констанс почувствовала, что в очередной раз ее приняли за викканку. Она задалась вопросом, смог бы Пендергаст, окажись он на ее месте, использовать это недоразумение для своей выгоды. Пендергаст, казалось, всегда был способен планировать с самого начала каждый свой шаг так, чтобы получить самые лучшие результаты. Он был беспринципен в поисках выгоды.
И она постарается быть такой же.
— Я так понимаю, что многие люди приходили, чтобы увидеть эти документы? — спросила она.
— Они являются одними из наших самых востребованных.
— В самом деле? И кем именно?
— Салем — это центр Викканской религии, как вы, несомненно, знаете, — она взглянула на платье Констанс. — К нам приходит довольно много практиков, желающих взглянуть на записи и переписать или сфотографировать… гм… Печати.
— Вы имеете в виду Печати Тибейна?
— Да.
Женщина собралась уходить.
— Еще один вопрос, если вы не возражаете.
Женщина повернулась, и теперь Констанс заметила выражение нетерпения на ее лице.
— Вы что-нибудь знаете об этом археологе, Саттере?
— Саттер не был археологом. Он был любителем в те времена, когда археология еще едва существовала как профессия. Если быть краткой, он был чудаком.
— И что заставляет вас так говорить?
— Вы сами оцените, когда взгляните на его записи.
— Вы просматривали их?
— Это часть моей работы, быть ознакомленной с содержанием этих папок. На этот счет у меня нет ни тени сомнения, да вы и сами убедитесь, что Саттер был, по меньшей мере, фантазером, — она махнула рукой. — Если бы у меня было право голоса, эти бумаги отправились бы в мусор. Они интересны только тем, кто изучает девиантную психологию. Или, — она сделала паузу, снова осмотрев Констанс — тем, кто знаком с викканскими убеждениями.
— Понятно, — сказала Констанс, возвращая взгляд, — но вы ошибаетесь, принимая меня за викканку.
— То, кем вы являетесь или не являетесь, меня не касается.
— Я понимаю, что мое платье старомодно, и мои манеры поведения могут показаться странными, но это потому, что... — она вспомнила регистратуру в полицейском участке Эксмута, — я амиш.
На лице женщины проступило удивление и смущение.
— Ох. Теперь понятно. Я не хотела... каким-то образом дать понять, что вы являлись кем-то еще, кроме человека, ищущего информацию. К нам сюда приходит так много этих виккан, чтобы взглянуть на бумаги Саттера. Это заставляет делать предположения.