Багряный декаданс
Шрифт:
Мужская ладонь метнулась вверх, схватив за горло и сдавив, не жалея. Я лишь сдавленно простонала в ответ, чувствуя, как от нехватки воздуха под ребрами наливаются болью легкие.
Мы глядим друг на друга не отрываясь, не моргая и, уж я точно, не дыша. Кровь стучит в висках, отбивая дикий, первобытный ритм и разгоняя по венам адреналин. Я чувствую его дыхание на своей щеке, к которому примешивается аромат цветов, вынесенных на террасу.
Во мне пустота и оторопь. А в нем… что-то такое, с чем я бы не хотела встретиться никогда. Пришло осознание — даже, если все его слова правдивы, даже его любовь
Приблизив свои губы к моим, он прошептал с ненавистью, еще не целуя, но позволяя словам скользить по тонким мягким складкам рта:
— Сломать бы тебя, выкорчевать из сердца, чтобы ты больше не имела надо мной власти.
Его пальцы разжались, и я неловко осела на пол, глухо ударяясь коленками.
Сатус отвернулся и отошел.
— Отпусти меня, — попросила я хрипло, срываясь на кашель и глядя в сгорбленную спину.
Он выпрямился, развернулся, с величием и достоинством, будто демонстрируя мне всего себя.
Снаружи непоколебимый и безразличный, а внутри — жестокая порочность и беспокойная тоска. Это все, что я видела. Это все, что наполняло его, было его центром.
— Я тебя ненавижу, — заявил он.
— Я тебя тоже, — ответила, зная, что шагаю в огонь.
Моя ложь была отражением его. И в один момент я вообще перестала что-либо чувствовать.
Он устало прикрыл веки и потер лоб, но гордо держал спину, когда направился в спальню, не произнося ни слова.
Я встала, выпрямив ослабевшие ноги, подошла к ограждению террасы, задрала повыше свое импровизированное платье и начала залезать. Перекинула сперва одну ногу, потом другую.
Когда он заметил, что я делаю, было уже поздно. Прекрасное лицо исказилось, рот распахнулся в немом крике, и он бросился ко мне. Он был быстр, очень быстр. Но все же не успел.
Разжав пальцы, я полетела вниз спиной вперед.
Оглушающее ощущение потери взорвалось в груди, разнося все в щепки. Ровно за секунду до того, как краем глаза я заметила устремленное к небу широкое и плоское острие чего-то, похожего на копье, оно вонзилось в бок. Тело прострелило болью навылет, глаза распахнулись широко-широко, но почти сразу были ослеплены белой вспышкой, а уши разорвал крик, но кто кричал и что кричали уже не имело никакого значения.
Следующие дни, ночи, а может быть и целые недели были тяжелыми. Я барахталась в липкой паутине, блуждала в кошмарах, будто среди бесконечного множества запутанных ходов. И стоило только найти выход, как он ускользал от меня, как ускользала реальность от затуманенного сознания. На краткие мгновения приходила в себя, чтобы смазанным, расплывающимся зрением выхватить из пустоты то напряженное лицо незнакомой мне женщины с сурово поджатыми губами, то чьи-то руки, с кончиков пальцев которых на меня лился поток белых, искрящихся, как первые снежинки, чар.
Но чаще всего я видела лицо принца. Фарфорово-бледное, с истончившейся кожей и мерцающими всполохами цвета густого брусничного вина на дне двух черных озер со стоячей водой. Да и весь он был в этих моих полубредовых видениях словное произведение искусства — идеальное, без малейшего изъяна, и трагичное.
Его взгляд выжигал на сердце клеймо, он проклинал и молил о пощаде, он вызывал и требовал откликнуться. Наверное,
После одного из таких болезненно оборвавшихся полетов, я услышала разговор.
— Ты не думаешь, что я перешел черту?
— Неужели мой великолепный сын начал сомневаться в себе? — вопрос закончился горловым смешком.
— Просто скажи, что оно того стоило! — требование, которое на самом деле было просьбой.
— Нет, не скажу, потому что именно это ты сейчас и хочешь услышать. Неужели одной девчонки оказалось достаточно, чтобы выбить тебя из колеи?
— Не знаю…
— Ты был далеко за чертой. Надо сказать, идея была гениальная, жестокая — бесспорно, но гениальная. Вот только… сын, сможешь ли ты справиться с последствиями? Потому что конкретно сейчас — ты не справляешься.
— Я не справляюсь… без неё.
— Не могу поверить! Неужели ты действительно влюбился?
— А любовь ли это или просто одержимость?
— Проверь.
— Она такая хрупкая, такая слабая… а делать по-своему все равно не боится. Упрямая и бесстрашная до сумасшествия!
— Либо ты сделаешь так, чтобы она осталась с тобой навсегда, либо тебе придется её убить. Другого пути нет, сын, — итог, почти приговор.
А потом в один момент все закончилось, как дверь захлопнули, выдернув меня из комнаты, наполненной ползающими по стенам и потолку безликими монстрами.
Я распахнула веки и уткнулась взглядом в знакомый черный потолок. Рядом никого не было. И почему-то это показалось странным. Повернувшись в постели, сперва удивилась тому, что со всех сторон обложена какими-то мешочками, которые при ближайшем рассмотрении оказались узелками со сборами трав. А после ощутила тугую тянущую боль в боку.
Мозг сразу все вспомнил.
Ссора с Сатусом, глупейший, совершенный под наплывом эмоций прыжок с террасы, а после… удар о землю со вспоротым боком.
Откинув одеяло, традиционно черное и этот неизменно мрачный цвет даже немного успокоил, я увидела длинную белую ночную сорочку. Очень красивую, из блестящей ткани, приятно покрывающей тело, с отороченными кружевом краями. Глубокий вырез был украшен нежным и трогательным бантиком, а вверх по груди к шее тянулись тонкие завязки. Соединенные сзади, они прятались за волосами, распущенными по плечам и немного спутанными после сна. В высоком, почти до бедра вырезе, я увидела собственную ногу, которая поразила меня непривычной бледностью, почти такой же, как у демона, но для него это было естественное состояние, а для меня — нет. А еще испугала худоба. Я прекрасно знала свое тело и совершенно точно помнила, что мои ноги никогда не были такими истонченными.