Багряный декаданс
Шрифт:
Но нет, это был он сам — с губами, стиснутыми в тонкую линию, восковым лицом, глубже прорезавшимися морщинами и полубезумными глазами, который, я, кажется, запомню надолго. Он жег ненавистью, такой жгучей, что она выплескивалась наружу разъедающим ядом. А еще было желание. Желание сделать больно, очень больно, так, чтобы кроме этой боли не осталось ничего — ничего хорошего, доброго, светлого. И похоть, та похоть, которая способна сломать любую гордость навсегда.
— Нет! — с губ сорвалось подобие крика, больше похожего на шепот умирающей мышки.
А в это время руки
Силы уходили, я чувствовала стремительно приближающуюся потерю сознания, но мысль о том, что сделает насильник со мной, бесчувственной, подстегнула разум, будто плеткой.
Вот-вот должно было случиться непоправимое и я, охваченная последним порывом мужества, за которым следовал лишь мрак и траур, смогла немного разжать пальцы командира гарнизона и закричала срывающимся голосом:
— Тай!!!
То, что случилось дальше, наверное, следовало бы назвать чудом.
Однако у этого чуда было имя. И это имя можно было написать в словаре рядом со словом гнев, потому что являя собой его олицетворение один очень воинственно настроенный демон шагнул в мыльню.
На долю секунды Сатус затормозил. Растерянно моргнул, будто не понимая, как он сюда попал…
А потом увидел меня, обнаженную и распластанную на полу, пытающуюся вырваться из-под мужчины, который, сдавленно ругаясь, выкручивал мне руки.
Появление принца вырвало из меня вздох облегчения.
А вот насильник парня не заметил. Был слишком увлечен снятием собственным штанов.
Губы принца растянулись в улыбке, от которой у меня при других обстоятельствах встали бы дыбом волосы. Но сейчас я смотрела на него и слезы радости наворачивались на глаза. Еще никогда я не ощущала такой благодарности, потому что знала — он здесь, и, кажется, меня в беде не бросит.
Молниеносно сорвавшись с места и разогнавшись до невероятной скорости быстрее, чем я успела моргнуть, Сатус подлетел к Амиру. И от души приложился носком ботинка о мягкие ткани командира, которые тот так не вовремя оголил и выставил на обозрение. Кувыркнувшись через себя, насильник отлетел в сторону, громко клацнув зубами и еще громче стукнувшись головой о стенку.
Я подхватила остатки своей импровизированной одежды и сжавшись в комок отползла в угол, предполагая драку и не желая оказаться под ногами у двух схлестнувшихся мужчин.
Но драка не состоялась.
Командир пополз по стеночке вверх, пытаясь подняться, но не успел выпрямить ослабевшие конечности, как они вновь подогнулись. Несостоявшийся насильник зашатался и с прозвучавшим в последний раз ругательством, приглушенным и неразборчивым, повалился навзничь.
Я смотрела на безвольно растянувшееся на холодном полу тело и никак не могла прийти в себя.
Дыхание было тяжелым и прерывистым, воздух проникал в легкие словно протыкая их ножом, а в горле саднило. В голове стоял гул, мыслей не было вообще, их затмевало ощущение, что я грязная — не только снаружи, но и внутри. Хотелось залезть обратно в деревянный тазик, взять мыло и намыливаться до тех пор, пока не слезет кожа.
— Мира, — заговорил
Старшекурсник сделал шаг ко мне. Я непроизвольно сжалась и забилась еще глубже в угол. Нет, я не пыталась пройти сквозь стену, просто мне все еще было очень страшно.
— Мира, — чуть мягче повторил Сатус. Лицо его, скрытое за маской непроницаемости, не выражало ничего. — Мира, это я. Понимаешь? Это я.
— Понимаю, — едва слышно повторила я шепотом, не моргая и не сводя взгляда с демона. Между нами было расстояние не больше двух-метров метров, но почему-то отчаянно не хотелось, чтобы он подходил ближе.
А еще не хотелось, чтобы видел меня вот такой — слабой и жалкой. Это было унизительно. Не менее унизительно, чем то, что я едва не стала жертвой надругательства, самого жестокого, которое только может совершить мужчина.
— Мира, — вновь и вновь повторял мое имя Сатус, словно пытаясь напомнить, кто я. И кто он. — Ты сама меня позвала, помнишь? Ты позвала — и я пришел.
— Я… позвала? — закашлялась, потому что горло перехватило сухим спазмом.
— Да, — Сатус сделал еще один короткий, почти крошечный для его-то длинных ног шаг. Я, боясь отвести от него взгляд, теснее обхватила себя руками, прижимая остатки белой ткани к груди и чувствуя, как неистово бьется сердце. — Я находился в тренировочном подземелье. И вдруг услышал твой крик, он доносился будто из-за стены. Я бросился на звук, но едва свернул за угол, как оказался здесь.
Еще один короткий, но решительный шаг. Я до ужаса, до истерики не хотела, чтобы он приближался. Но он собирался это сделать, и я знала, что никакие силы на свете, в том числе, и я, не остановят его. Есть такие люди, на которых смотришь — и понимаешь, что сомнения в них еще меньше, чем снега в Африке.
И они пойдут до конца несмотря ни на что. Сатус человеком не был, а потому я знала, что даже взывать к его лучшим чувствам бесполезно. Возможно, я просто не верила, что они у него были.
— Я пришел забрать тебя после урока по зельеварению, но войдя в кабинет увидел жуткий переполох, — ровным, лишенным всяких эмоций голосом продолжил Сатус. Он продолжал говорить и говорить, словно намереваясь успокоить меня одними только рассказами, сейчас совершенно бесполезными. — Перепуганные колдуньи носились туда-сюда с красными глазами и волосами дыбом. Словив первую попавшуюся девицу, я узнал, что во время приготовления успокаивающей настойки одна из учениц перепутала и вместо уртики рассыпчатой добавила толченый корень ранункулуса, что привело к бурной реакции с распространением едких испарений. Проблема заключалась еще и в том, что ранункулус называют куриной слепотой. Неправильное использование растения приводит к временной потере зрения, что и случилось на уроке. Сильнее всех пострадали те колдуньи, которые находились близки к источнику проблемы. Через какое-то время эффект начал проходить, но преподавательница недосчиталась одной своей студентки. Ты исчезла, Мира. И никто не мог объяснить, как это случилось.