Багряный плен
Шрифт:
– Мира, – послышался осторожный шепот, и я приподняла голову.
У клетки, просунув свое маленькое личико между прутьями, стояла моя младшая сестренка Динара. Она плакала и ее тоненькие косички подергивались, когда она утирала нос. У ее ног, цепляясь за цветастую юбку, стоял Кало, наш самый младший. Ненадолго из-за облаков высунулась луна, и я разглядела на чумазых щеках две дорожки, проложенные слезами. Я села на колени и потрепала густую кучерявую шевелюру мальчика, он шмыгнул носом.
– Зачем вы здесь? – спросила я, поглаживая
– Он тоже здесь, – прошептала сестренка и кивнула головой себе за спину.
Брат вышел ко мне, но сказать ничего не сказал, просто наблюдал, сложив руки на груди. Сердце сдавило. Я не думала, что он придет проститься. У Ману строгий характер, если не сказать тяжелый, но сердце доброе. Он ревностно чтит традиции и заботится о благополучии табора, как никто другой.
– Ману, – я протянула руку сквозь решетку, желая коснуться и его, но брат лишь с силой втянул носом воздух, не пытаясь приблизиться.
Я не смогла скрыть разочарования, но то, что он пришел, уже многое значило для меня. Я всмотрелась в любимые лица, надеясь, что младшим не позволят завтра смотреть на происходящее.
– Динара, – прошептала я, подавляя очередной всхлип, – хорошо смотри за братом. Будь умницей, не дерзи матери.
Прощаться было невыносимо, маленькие личики смотрели на меня большущими глазами с мольбой. Ману даже не дрогнул. Но я хорошо знала своего брата, глубоко внутри он прятал боль и сожаление. Мы никогда не были близки, но любили друг друга безмерно. Ману не умел говорить о чувствах, не любил объятий или касаний, он показывал любовь поступками, чаще всего молчаливыми. Легкий кивок головы и дети поняли, что им пора.
Я старалась казаться сильной, казаться стойкой. Им больно и страшно, незачем еще и мои страдания видеть. Я поцеловала сестренку, обнимая ее лицо ладонями и утирая ее слезы, а потом приласкала Кало. Ману положил свои руки им на плечи и развернул ребятишек в другую сторону. Провожая их взглядом, я схватилась за широкий фартук, поднесла его к губам и спрятала в нем свой вопль.
Ману подошел ближе и внимательно всмотрелся в мое лицо. Его глаза, такие же черные как у Ратри, пробирали до костей. Мороз пробежал по коже, сердце забилось чаще от этого страшного взгляда.
– Держи, – сказал он строго, и я увидела его ладонь, протянутую сквозь прутья.
Я застыла в нерешительности, не до конца понимая, чего же он хочет. Брат резко кивнул, призывая меня к действию, и я инстинктивно схватилась за его руку.
– Ты вернешься ровно через год, в день летнего солнцестояния и либо докажешь всем, что наши взгляды устарели, либо примешь смерть, – сказал он и это была чуть ли не самая длинная речь, которую мне когда-либо приходилось слышать из его уст.
Смысл его слов медленно добрался до сознания, и я попыталась выдрать свою руку из его цепких пальцев.
– Не делай этого, Ману, – взмолилась я, начав снова рыдать.
– Клянись! – сурово рявкнул он.
–
Братская клятва не похожа на другие. Принимая мою клятву, Ману берет часть ответственности за нее на себя и, если я ее нарушу, он умрет вместе со мной. Предлагая клятву матери, я не рисковала ничьей жизнью, кроме своей. Дать её брату – другое дело.
– Ну же! – дернул он мою ладонь. – Клянись!
Я снова попыталась убрать руку, но Ману не выпустил, продолжая сверлить меня своими мужественными глазами. Он не отступит, теперь точно. Я смирилась.
– Клянусь!
Вокруг нас поднялся ветер, закружилась пыль, зашелестели листья. Мы оба глубоко вдохнули, принимая древнее колдовство и разделяя клятву на двоих. Когда ветер стих, Ману выпустил мою руку, бросил к моим ногам ключи и пошел прочь, ни разу не обернувшись.
Глава первая
Ночь – причудливое время. То, что днем кажется прекрасным и добрым, ночью вызывает дрожь по телу. При свете дня в огромном лесу не замечаешь мертвые деревья, чьи голые скрюченные ветки, словно костлявые руки, тянутся к тебе со всех сторон, стоит спуститься мгле. Каждый звук, будь то взмах крыльев или уханье совы, копошение грызунов в палой листве или собственные шаги, заставляют сердце замирать от страха. Я никогда прежде не боялась леса, но пробираться сквозь него совсем одной, ночью и постоянно ожидая погони, совсем другое дело. Когда за твоими плечами семья, состоящая из десятков душ, ты чувствуешь себя на вершине мира, но, если эти же десятки душ в один миг становятся врагами, будешь ждать смерти из-за любого угла.
Освободиться от цепей не было сложной задачей, страшнее покидать украдкой свою семью. Слезы душили меня, когда я мягко, стараясь не шуметь, спрыгнула с обоза и даже схватилась за него, чтобы удержаться на ногах и справиться с отчаянием. Для меня больше не было пути назад. Я осталась совсем одна, а для человека, привыкшего жить в такой большой семье, это смерти подобно. Мне пришлось подавить в себе порыв подойти к родительскому шатру и взглянуть на них хоть одним глазком.
Я росла в счастливой семье, строгой, но любящей. Мы с отцом, Динарой и Кало умели веселиться, зачастую выступая зачинщиками для сородичей. Смех для нашего табора, как дыхание, а этот ненавистный дар стелил передо мной дорогу лишь из уныния. Я сильнее вцепилась в доски обоза, причиняя боль ногтям, сделала очень медленный вдох, наполняя тело последними крупинками одного с моей семьей воздуха, и бросилась в лес.
Резвость моя быстро угасла, потому что луна лишь изредка величественно выплывала из-за облаков, словно делала одолжение, а потом снова скрывалась, чтобы не облегчать мой путь. Если повезет, то до рассвета никто не обнаружит моей пропажи, но удача – девушка капризная. Ночь была очень теплой, но мороз все равно, то и дело пробегал по коже, когда неясные тени возникали из ниоткуда.
Я не боялась волков, от них знала, как защититься. Моя магия все еще была со мной. Дело было в другом. Как только багряный плен взбудоражил мою кровь своим пробуждением, каждый колдун почувствовал это. Они называют мое проклятье некромантией, и оно для них слаще мёда. Теперь каждый из них будет вести охоту на меня, чтобы поставить свою метку и присвоить багряный плен себе, и меня вместе с ним.