Бахмутский шлях
Шрифт:
«Эге, черт рыжий! — подумал он. — А ты, оказывается, не так уж и сильный. Надо было тебя раньше проучить».
Мишка поставил сетку в угол сарая, пошел за ведром. Но ведра на месте не оказалось, и в тот же миг вся радость улетучилась: величие победы померкло, настроение упало: предстояло объяснение с матерью. Чего доброго — еще начнет и бить. И он, отряхнувшись как следует, вошел в комнату. Ведро, наполненное углем, стояло здесь. Мать руками доставала из черной пасти плиты золу, сортировала — шлак отбрасывала на тряпку, а кусочки
— Явился, помощничек, — сказала она беззлобно, не оборачиваясь. — Тебя только за смертью посылать.
Мишка стоял у порога, переминался с ноги на ногу, молчал. Мать оглянулась и, всплеснув руками, поднялась:
— Боже мой! Где тебя носило? Все лицо в крови.
— В крови? — Мишка провел рукой по щекам, посмотрел на испачканные в кровь пальцы и только теперь почувствовал, как щиплет лицо: «Поцарапал-таки Рыжик проклятый».
— Это я в саду за ветку зацепился… — проворчал Мишка.
— Головушка ты моя горькая! — запричитала мать, не сводя глаз с сына. — Ну, что мне с тобой делать? Да нельзя ж тебя и на минуту с глаз спускать, а ведь уже большой. Что ни шаг, то что-нибудь натворит. Ну, кто бы мог подумать — пошел вынести ведро и пропал… Тебя что ж, привязывать дома и никуда не выпускать?
— При чем тут привязывать… — выдавил он из себя.
— А, так ты еще переговаривать? Раздевайся сейчас же! — она дернула его за рукав, Мишка отскочил на середину комнаты. Увидев разорванные штаны, мать схватилась за голову: — В чем же ты в школу будешь ходить? Штаны порвал! Ну, не изверг? — Она схватила веник, подступила к Мишке: — Снимай пальто — бить буду. Хватит с тобой возиться. Слов ты, видать, не понимаешь. Изобью, паршивца, а там, как хочешь. И не плачь, не поможет!
Мишка опустился на пол, заплакал:
— Сразу бить… Не разберется, а сразу за веник… Все — только бить. Я делал, делал сетку, а он украл… Это хорошо, да? У него отец есть, и ему все можно? А меня только бить. Никто не заступится… Был бы отец, так, наверное… — Мишка, сидя на полу, горько рыдал, размазывая по лицу слезы, которые, попадая в ранки, больно щипали.
Мать смотрела на него, опустив веник. Она присела на корточки возле Мишки, спросила;
— Это кто, Симка, что ли?
— Да.
— Можно ж было по-мирному?
— «По-мирному»… Я ему вот еще покажу, как царапаться. Будет знать! Думает, как отец есть, так…
— Ну, ладно, ладно, успокойся. Будет и у нас отец…
Мишка поднял на мать заплаканные глаза, удивленно посмотрел на нее.
— Какой? Что бабушка говорила, завчайной? Не надо мне такого отца, не хочу. Я буду нашего ждать. Может, его и не убили, может, он без вести пропавший…
Мать вздохнула, привлекла к себе Мишку, прижала его голову к груди.
— Уже скоро шесть лет будет, как получили извещение. Если бы был живой — дал бы знать…
— А я буду ждать… — упрямо сказал Мишка. — А этого мне не надо.
Пришла
— Что с ним, мама? Заболел?
— Да, заболел, — сказала мать. — Вставай, сынок.
Настя присмотрелась к Мишке и, заметив поцарапанное лицо, все поняла:
— «Заболел!», — протянула она нараспев. — Подрался с кем-то, а ему набили.
— Ладно, «набили», — проворчал Мишка, поднимаясь.
Настя, ехидно улыбаясь, смотрела на него. Мать заметила, прикрикнула:
— Настя, не лезь к нему. Не твое дело. А ты снимай штаны, — сказала она Мишке.
Тот удивленно взглянул на мать.
— Снимай, снимай: зашью. Да садись за уроки.
Всхлипывая, Мишка разделся, отдал матери штаны, в трусах пошел умываться. Вытираясь, посмотрел в зеркало. Четыре красные полоски от левого глаза протянулись почти через всю щеку. «И когда он успел цапнуть? — недоумевал Мишка. — Ну, ладно, я тебя тоже как-нибудь скубану еще не так».
Прежде чем открыть учебники, Мишка долго рассматривал расписание, что-то вспоминал. «Географию можно не учить: не вызовут, только позавчера вызывал. Ботанику — тоже. Математика? — он посмотрел в потолок, потом в расписание. — Ну, эту тоже можно не делать. Она будет после большой перемены, задачку у кого-нибудь на всякий случай спишу, и ладно». Мишка засунул книги и тетради в ранец, на столе осталась только грамматика русского языка. «Это надо выучить, может вызвать — там у меня двойка была по письменному. Это мы сейчас!» И Мишка, забыв о недавнем происшествии, мурлыкая себе под нос песенку, начал писать упражнение.
— Ты учи как следует, — заметила мать. — Что это за учеба с песнями?
— А мне тут и учить, оказывается, нечего, — весело сказал он. — Один русский.
— Почему это один? А остальные что ж?
— А по остальным все равно не вызовут. По географии недавно спрашивали, а по другим у меня все в порядке.
— Как не вызовут? — удивилась мать.
— Ну, очень просто, — Мишка двинул плечами, поражаясь непонятливости матери. — Конец четверти, и учителя вызывают только двоечников и отличников — исправляют отметки. Что ж тут не понять? Вот отличник, да? А у него не выходит отлично. Ну, его и вызывают, чтоб натянуть. И у кого двойка — тоже исправляют на тройку. А у меня двойка была только по русскому…
— Двойка?
— Ну это еще давно получил, по письменному, — поморщился Мишка. — Вот она может вызвать.
— Да, — покачала мать головой. — Интересно.
— Да что тут интересного? Чего ж зря готовить, если все равно не вызовут?
— Да ведь ты учишь для себя или для учителей?
Мишка опустил голову. «Опять начинается… И дернуло меня за язык сказать…» — ругал он себя.
— Вот что. Чтобы ты мне сегодня все уроки выучил. И давай дурака не валять. Понял?