Бахмутский шлях
Шрифт:
— Много?
— Пока одного видел, — прошептал полковник.
— Какой-нибудь бродячий бандеровец, — сказал шофер. — Я сейчас обойду его, — и пополз в сторонку.
За кустами снова замельтешило, полковник выстрелил — затихло.
Видит Яшка — побледнело лицо у полковника и осунулось, сразу дряблым стало. Хотел лечь поудобнее полковник и не смог почему-то, застонал. Сунул руку под живот и тут же обратно вытащил — все в крови пальцы оказались. Пересилил страх Яшка, подполз к нему, рукой тронул:
— Дядя, вас ранило?
— Лежи,
И тут услышали они:
— Стой, гад! Руки вверх!
А через некоторое время послышался хруст веток, и на полянку к ним вышел с поднятыми руками человек в потрепанном немецком френче и без шапки. Землисто-серое лицо его было грязным и небритым. Блеклые маленькие глазки пугливо бегали из стороны в сторону.
За ним шел шофер с автоматом наперевес. На левой руке болтался немецкий автомат, отобранный у задержанного.
Яшка смотрел на задержанного и думал — то ли немец это, то ли не немец. Не видел он таких. Все они были чистенькие, начищенные, гордые, а этот тюха-матюха какой-то.
— Вот он, красавчик, — сказал шофер. — Говори, сколько вас и где остальные?
— Я один, — быстро ответил задержанный. — Наш отряд разбили неделю назад под Ковелем, я ушел, пробирался домой… Я не хотел стрелять, со страха получилось…
— «Со страха…» «Отряд…» Банду вашу, а не отряд. Что с ним делать, товарищ полковник? Звездануть?..
— Нет, нет, — со стоном сказал полковник, и только теперь солдат заметил, что полковник не может подняться.
— Ранены?.. — Солдат взглянул на Яшку. — Держи, — протянул ему немецкий автомат. — И не спускай с него глаз. Если что — сразу стреляй.
Дрожащими руками поймал Яшка автомат, путаясь в ремне, наставил на бандита. Яшка не знал, как стрелять из него, но виду не подал, держал автомат как следует: левой рукой за магазин, правой обхватил шершавую рукоятку. Сердце колотилось, а по всему телу разлилась какая-то сладкая слабость: первый раз оружие в руках, да так неожиданно.
Попробовал Яшка даже прикрикнуть на бандеровца: «Пошел!» И не узнал он своего голоса, охрип почему-то, чужим показался. Но бандеровец повиновался.
Шофер уложил полковника на заднее сиденье, бандиту руки ремнем скрутил, втолкнул в переднюю дверцу рядом с собой. Яшка примостился на краешке в ногах полковника. Поехали.
Не выпускает Яшка автомата из рук. Перед ним качается грязный, давно не стриженный затылок бандита, и кажется Яшке, что хочет бандеровец выпрыгнуть. А тому просто неудобно без рук: держаться нечем.
Мчится машина в обратную сторону от Ковеля, во Владимир-Волынский. Но Яшка не думает о себе, крепко сжимает ствол автомата, даже ладонь вспотела, мысленно разговаривает сам с собой: «Скорее бы город, полковник совсем помирает…»
Подкатил шофер к госпиталю — знал, видать, где он находится, на носилках унесли полковника. А потом бандеровца отвезли в комендатуру, сдали и его самого и автомат. Вышел оттуда шофер, сказал Яшке:
— Ну что, дружок? Придется тебе одному добираться до
ОГОНЬКИ В ОКНАХ
Поплелся Яшка по городу туда, где шоссе начинается на Ковель. На легковушке промчались быстро, пешком идти — конца-краю не видно. Но вот, наконец, большие дома остались позади, и Яшка, заслыша сзади машину, начал поднимать руку. Но они пролетали мимо, не обращая внимания.
Кончился город. Дальше идти не решился, присел на обочине, вскакивал навстречу каждой машине. А они то с визгом, то шлепая изношенными шинами, неслись в сторону Ковеля, спешили до ночи добраться к месту.
Вечером машин стало совсем мало.
Солнце присело на черневший вдали лес, а потом быстро начало сползать вниз, отбрасывая длинные тени от деревьев. Лес будто приблизился, стало жутко, и Яшка поторопился уйти обратно в город. На душе было одиноко и тоскливо, вспомнилась мать: ждет небось весточки, не дождется…
Надо куда-то устраиваться на ночлег. В крайнюю хату стучаться не стал — лес близко, опасно. Прошел дальше, облюбовал домик — заборчик, палисадник чистенький, — постучал. Вышла молодая женщина — подол заткнут за пояс, руки в месиве для поросенка, губы тонкие крепко сжаты, черные глаза колючие, злые.
— Ну шо надо? — сердито спросила она.
— Переночевать бы, тетенька… Я иду…
— Много вас тут ходит! — оборвала его женщина. — Солдаты идут — пусти, и разные тут… Нема куда… — Она ушла в дом, не стала слушать Яшку.
«У-у, Пенелопа!..» — рассердился Яшка.
Стыдно и обидно Яшке, пошел он вдоль заборов, не решаясь беспокоить больше хозяев, сидящих за темными окнами. В некоторых уже светились тусклые огоньки, и от них становилось еще тоскливее. «Вот народ какой, — думал Яшка. — Неужели ж мама вот так не пустила б кого-нибудь? Случая такого не было… Зимой, помнится, итальянцы отступали — замерзшие, голодные, попросились обогреться: «Матка, матка, фронт капут, мы — домой, до матки, Италиа… холодно…» Поворчала мать, но пустила. И не потому, что испугалась, они в то время уже были совсем не страшные — без оружия и голодные. Пожалела. А эта своих не пускает…»
Увидел возле калитки старушку, подошел несмело, спросил:
— Скажите, бабушка, где тут можно переночевать? Я заплачу…
— А ты откуда, хлопче? — оглядела она Яшку с ног до головы.
— В Ковель я иду. Брат мой там в госпитале лежит. — И прибавил, чтобы разжалобить старушку: — Его тяжело ранило на фронте…
— Пешком идешь? — уточнила старушка.
— Не, на машине ехали с полковником из Львова. Остановились возле леса, а его этот бу… берд…