Бахмутский шлях
Шрифт:
Но вот лес раздвигался, настроение поднималось, и Яшке становилось стыдно за тот холодок, который пробегал по спине несколько минут назад, когда он сидел на ящике и чувствовал себя одиноким и беззащитным. «Трус я все-таки, — казнил Яшка себя, — и вчера, наверное, струсил… И позавчера, когда бандеровца встретили, тоже струсил. Сейчас уж и не помню, о чем думал, когда началась стрельба. Не успел даже подумать, все случилось неожиданно и очень быстро. Конечно же, струсил: заикаться почему-то стал, во рту пересохло, и даже голос изменился… И всегда так».
Вспомнилось Яшке — как-то затеял драку
«И откуда она берется, эта трусость? Так вот вроде ничего, а коснись какое дело, сразу — тык-мык…» Яшка совсем разобиделся на себя, сел на ящик, положил голову на руки, стал думать. Думал, думал, да и задремал. Крепко, видно, задремал, не заметил, как и машина остановилась. Услышал голос шофера:
— Не вывалился наш пассажир? Нет? Цел пока?
Встрепенулся Яшка, подумал, приехали.
— Уже Ковель, да?
— Нет, сынок. Маленький перекур. Мерин пить захотел, напоить надо, совсем запарился, бедняга. Не молодой уж, — шофер похлопал ладонью по серому от пыли капоту, железо задребезжало. Накинул на пробку радиатора тряпку и, далёко отстранясь и отвернув лицо, открыл ее. Белый, густой пар вырвался из-под руки, заслонил шофера. В радиаторе булькала вода, мотор потрескивал, остывая. — Чай пить можно, — пошутил шофер, взял ведерко, сделанное из старой камеры, сбежал по тропке с насыпи.
Яшка увязался за ним.
— Пойду тоже попыо.
Шарип окликнул его:
— Принеси и мне мал-мал водичка-холодичка, — он отстегнул и бросил Яшке немецкую фляжку.
Тот ловко поймал ее и побежал догонять шофера, который направился к беленьким хаткам, видневшимся за деревьями.
ПЕПЕЛИЩА
Они шли через сад. Вишни уже зацветали, и над ними стоял ровный, настроенный на одну моту пчелиный гомон. Яблоньки еще держались, но по всему было видно, что через день-два они заполонят весь сад бело-розовым цветом.
Отводя в сторону ветки с набухшими почками, шофер не отпускал их, пока не перехватывал Яшка. Старый солдат брал ветку осторожно — двумя пальцами, слегка прикасаясь к голому стерженьку так, чтобы не задеть почку. Яшка старался схватить ветку за то же место, что и шофер, и всякий раз натыкался на его шершавую, испещренную черными трещинами руку.
Неожиданно шофер остановился, и Яшка ткнулся носом б его выгоревшую и вылинявшую гимнастерку.
— Ой, я нечаянно… — пробормотал Яшка.
Но шофер не ответил, он молча смотрел вперед. Яшка высунулся из-за его спины и остолбенел: перед ними лежало сожженное село. Те беленькие хатки (их было
Дальше, до самого конца улицы — одни пепелища, и на них только длинные, уродливо большеголовые печные трубы. На некоторых печах сохранились подсиненная побелка, нарисованные цветочки, голубки. Деревья возле изб обгоревшие, одни совсем голые, с черными ветками-обрубками, воздетыми к небу, на других, которые стояли подальше от пожара, шевелилась редкая листва и то лишь с одной, внешней стороны.
Вдали, в самом конце улицы, где, похоже, была центральная площадь села, показалась группа людей — военные, гражданские, некоторые в белых халатах, наверное, врачи.
Когда шофер и Яшка подошли к ним, Яшка увидел, что у многих в руках были блокноты и фотоаппараты, люди беспрерывно что-то записывали и фотографировали. Несколько человек, кроме того, снимали кинокамерой, и Яшка во все глаза уставился на них. Ему было интересно, как они молча, одними жестами переговариваются между собой и удивительно понимают друг друга. По еле заметному кивку старшего — в берете и с аппаратом — остальные быстро перебегали с места на место, переносили какие-то ящики, треноги, перетягивали толстые, похожие на садовый шланг, провода. Один, с большим блестящим листом железа, держался все время в отдалении и, направляя, как зеркалом, огромный солнечный зайчик, высвечивал затененные лица.
Майор в расстегнутой шинели громко, словно кому-то глухому, сказал:
— Папаша, расскажите нам все по порядку. Комиссия должна знать точные факты, чтобы предъявить обвинение палачам. Припомните, где вы были, когда появились каратели, откуда они ворвались в село, с чего все началось. Все по порядку. Спокойно, не волнуйтесь.
Только теперь заметил Яшка в центре толпы старичка — низенького, седенького, в стеганой фуфайке. Он мял в руках свою кепку и, поглядывая испуганными глазами, кивал в ответ на слова майора. Но Яшке почему-то казалось, что старичок кивает просто так, с перепугу, что он не слышит майора и рассказать ничего не сможет.
— Как ваша фамилия и сколько вам лет? — спросил майор, и старичок вдруг четко ответил:
— Спирка… Андрий Григорьевич Спирка. Мне пятьдесят девять рокив.
— Где ваша хата стояла, Андрей Григорьевич?
Спирка закивал головой:
— Сейчас все расскажу… Сейчас… — Он повернулся и, вытянув руку, проговорил: — Вот тут была моя хата.
И в той стороне, куда показывал старик, сразу все расступились, образовав полукруг, стали смотреть на пепелище.
И Спирка с вытянутой рукой смотрел на кучу золы, над которой высилась обгоревшая труба.
Яшка взглянул на старика и увидел, что рука его дрожит и мускулы на лице подергиваются, дрожат, словно под током. Майор тоже это заметил, подошел к старику, взял его руку в свои ладони, словно хотел согреть ее, заговорил мягко:
— Где вы были, когда в село ворвались фашисты?
— А вот на этом месте. Я вышел до колодца воды набрать. И тут — они. Впереди броневик, за ним мотоциклы. Броневик в конец проехал, вон туда.