Бак Роджерс в 25 веке
Шрифт:
— Я думаю, что НЗО можно убедить выдать Совет — и моего дядю — в обмен на них. Конгресс — это не потеря для РАМ. Война сделала его бесполезным. Отдадим НЗО их людей.
— Согласиться на требования террористов? Это вне обсуждения!
— Я не предлагаю ни в чем уступать, — возразила Адела, — это всего лишь группа безнадежных идеалистов. Нет. Я предлагаю воспользоваться ими.
— Это допустимо, — Гользергейн потер ладонью одной руки тыльную сторону другой в бессознательно-нервозном жесте.
— Я думаю, что вы заинтересованы
Лицо Гользергейна приняло озабоченное выражение. Он прогонял полученную информацию сквозь свою программу.
— Что ты об этом думаешь?
Спустя несколько часов Антон Турабиан бросил через стол лист бумаги. Его кабинет на «Спасителе» был заполнен компьютерными распечатками и его собственными заметками. Груды бумаги были разложены отдельными кучками по всему пространству кабинета, а все три личных компьютерных экрана светились, выдавая текущие данные. Один, связанный с работой «Спасителя-3», другой — относительно операции НЗО, а третий служил линией связи, соединенной сейчас с командным центром. Беовульф взял бумагу и просмотрел ее. Он поднял глаза.
— Думаю, что это можно сделать, — сказал он.
— Отдать им Совет Директоров? — Турабиан щелкнул пальцами.
— Да, конечно, если это спасет наш Конгресс.
— В этом-то и проблема. Я не верю, что это сработает. РАМ не пойдет на это так легко. Они что-то задумали.
— Разумеется, — задумчиво ответил Беовульф, почесывая бровь суставом указательного пальца, — РАМ никогда не стоит доверять. Этот факт я хорошо усвоил.
Он поднял глаза на Турабиана.
— Антон, ты собираешься упустить шанс? Отказаться от него? Если есть возможность спасти их?
— Нет.
Беовульф улыбнулся.
— Я тоже так думаю.
— И все равно я не хочу освобождать директоров РАМ.
— Зачем они нам нужны?
— Они стоят между Планетарным Конгрессом и смертью, — ответил комендант «Спасителя».
— Да. Но если Конгресс будет освобожден?
— Я понимаю. Если это случится, Совет нам будет совершенно не нужен.
— Я не доверяю РАМ, — повторил Беовульф. — Но я знаю одну вещь. Они хотят получить обратно своих людей. Вообще-то здесь что-то не так. Они могли бы легко пожертвовать членами Совета, как они пожертвовали своими людьми на Земле. Просто заместить их новым персоналом. Но они не могут пренебречь Роандо Вальмаром.
— Только потому, что он родственник королевской фамилии?
— Только поэтому. Они хотят получить Вальмара. Думаю, что поэтому их предложению наполовину можно поверить.
— Ты обратил внимание на подпись? — с иронией спросил Турабиан.
— Как ее можно было не заметить? — ответил Беовульф. Подпись занимала треть листа с факсимиле, который он держал в руках.
— Адела не способна на честную игру, даже если дело идет о члене ее семьи. Но она достаточно умна, чтобы не пытаться ловить рыбу без наживки.
— Планетарного Конгресса.
Беовульф кивнул.
— Вот
— А что ты скажешь о ее требованиях?
— Выставить Роджерса нашим представителем? Это великолепно. Выдернуть из боя и дать шанс РАМ заполучить его!
— Ты думаешь? — спросил Турабиан.
— По-моему, именно так, — сказал Беовульф, — Роджерс — это тот эмоциональный клей, который держит вместе все наши силы. Если им удастся убрать его, это вызовет моральное поражение. Если мы потеряем его… Не хочется говорить, Антон, но боюсь, мы проиграем.
Турабиан откинулся на своем удобном рабочем кресле, пытаясь расслабить спину.
— Мы сильно рискуем.
— Да.
— И, похоже, о размерах риска мы узнаем только потом.
— Если мы отзовем Бака из района боевых действий, наши союзники почувствуют себя обманутыми, — Беовульф вопросительно смотрел на коменданта «Спасителя».
— Мы должны спросить самого Бака, — предложил Турабиан.
— Ты сам знаешь, что он скажет.
— Беовульф, логика говорит мне, что риск чересчур велик, ставки чересчур высоки. Сердце спрашивает, как я могу отказаться от попытки спасти делегатов? Я не знаю, что делать.
— Антон, когда мы вступали в эту войну, мы знали, что она кончится — так или иначе. Или Организация выживет и Земля останется, или мы все погибнем. Даже с помощью Венеры соотношение сил не в нашу пользу. Какая разница, погибнем мы все теперь или позже? Ведь мы все же пытались отстоять свое дело.
— Мне не хочется посылать Бака, — сказал Турабиан.
— Он — сердце наших сил, согласен. И, конечно, у Аделы есть на него свои виды.
Турабиан выпятил подбородок. Коварство Аделы было известно всем и каждому.
— Я тоже думаю, что Бак ей нужен именно поэтому.
— Без сомнений.
Турабиан потряс головой и вздохнул.
— Ты прав, Беовульф. НЗО не обвинишь в том, что мы руководствуемся голым рассудком, скорее страстью.
— Обороняться до последнего — не слишком мудрое поведение, — согласился Беовульф. — Но иногда оно единственно возможное. Неужели мы будем менять свои привычки сейчас?
— Не вижу причин.
Беовульф протянул бумагу обратно Турабиану.
— Вызови Бака, — сказал он. — А потом пошли марсианской принцессе ответ.
— Свобода — очень тяжелое знамя, — сказал Турабиан.
— Аминь, — отозвался Беовульф. Он провел свою жизнь в битвах, получая раны и обретая тяжелый жизненный опыт. Он еще отлично мог воевать сам, и даже Вильма Диринг вряд ли превзошла бы его как бойца. Долгие годы он воевал за человеческие права, которые РАМ соглашалась признать лишь в виде особой милости. Он пожал плечами.
— Ненавижу подлость, — задумчиво сказал он. — Меня от нее тошнит.
Турабиан взглянул в глаза старого воина, потом улыбнулся и нажал кнопку вызова.