Бал был бел

Лукин Евгений Юрьевич

«Над рекой, над кручей яра…»

Над рекой, над кручей яра, начиная клокотать, шла гроза — как Божья кара или Божья благодать. Полыхая белокрыло, шла по сутолоке вод — и уже не важно было: воскресит или убьёт. 2003

«Вот и кончен поединок…»

Вот и кончен поединок. Навсегда. Впереди ещё какие-то года, слёзы пьяные да карканье ворон. На зубах скрипит песчинка с похорон. 1996

Теперь уже недолго…

«Будут

ли тому причиной войны…»

Будут ли тому причиной войны или наступленье тяжких льдов — мы уйдём. Земля вздохнет спокойно, распрямляя шрамы городов. Разве это не издёвка злая: пробуя на ноготь остриё, взрывами и плугами терзая, люди звали матушкой её! Из окна — запруженная Волга. Берега в строительной пыли. Ждёт Земля. Теперь уже недолго. Мы уходим. Мы почти ушли. 1978

«Мне снятся сны, где всё — как наяву…»

Мне снятся сны, где всё — как наяву: иду проспектом, что-то покупаю. На кой я чёрт, скажите, засыпаю — и снова, получается, живу? Я эту явь когда-нибудь взорву, но не за то, что тесно в ней и тошно, и даже не за подлость, а за то, что мне снятся сны, где всё — как наяву! 1997

«Когда ты предаёшься хлопотам…»

Когда ты предаёшься хлопотам в толпе таких же человечин, внутри нашёптывает кто-то там: «Ты, парень, случаем, не вечен? Со страхом или с умилением, но пережил ты, спору нету, любовь, Отечество, миллениум… Осталось пережить планету». 2003

«Забавно сознавать, но Робинзон-то…»

Забавно сознавать, но Робинзон-то — в тебе. Не на рисунке. Не в строке. Куда ни глянь, враньё до горизонта, и ты один на малом островке. Что остаётся? Верить в милость Божью, когда волна пугающе близка, да подбирать обкатанные ложью обломки истин с белого песка. 1998

«Ужасен русский Бог…»

Ужасен русский Бог. Услужлив русский бес. Один — молчит, другой — не умолкает, словами сыплет, локотком толкает — по долгу службы, что ли, отвлекает от грозного молчания небес? 2004

«Ничего мы не обрящем…»

Ничего мы не обрящем — только темечко расплющим, пребывая в настоящем и мечтая о грядущем. Не дури, едрёна вошь! Рок тебя не проворонит. Здесь ты все-таки живёшь, а в грядущем — похоронят. 2002

«Когда возвратишься в пустую…»

Когда возвратишься в пустую бетонную гулкую клеть, где лампа горит вхолостую и где предстоит околеть, ты лепет воды в туалете прими за журчанье ручья — и нет уже каменной клети, и вновь боевая ничья! 2002

Белая усадьба

«Неба серое болотце…»

Неба серое болотце. Влажная стена. У балкона чайка бьётся, будто простыня. Бедолага, шаромыга [14] , марлевый испод. Это утро. Это Рига. Это Новый год. 1995

14

Шаромыга — то же, что шаромыжник: жулик, обманщик.

Белая

усадьба

Людмиле Козинец

Ох, упрям! Сижу в кабаке. Сыт и пьян, и нос в табаке. То ли песня вдалеке, то ли где-то свадьба… Штоф вина на столе пустом у окна, а в окошке том — над господским над прудом белая усадьба. Сыр да бор да негромкий сказ, мол, недобр у барыни глаз — привораживает враз, хуже не сказать бы… Черти пьяные, вы о ком? Я-то с барыней не знаком! Ну а сам взгляну тайком в сторону усадьбы. Что ж, колдунья, твоя взяла! Грош кладу я на край стола. Углядела, повела… Век тебя не знать бы! Волшебством ты и впрямь сильна: я в шестом кабаке спьяна, а в окошке вновь она — белая усадьба… 1992

«Я к тебе уже не приду…»

Я к тебе уже не приду. Никогда тебе не спою. Оставайся в своём раю — я останусь в своём аду. Иногда лишь приснится сон: позолота старинных книг, за окошком — прибоя стон и раскинувший крылья бриг. Я бы мог за тобой пойти в чёрный ад под вороний грай. Только в рай не могу, прости, потому что не верю в рай. Наша жизнь — как проклятый круг из предательств и суеты. Иногда лишь приснится вдруг всё, о чём говорила ты. Выбирай тут, не выбирай — не раздвинутся створки врат. Да и рай твой — лишь с виду рай, а присмотришься — тот же ад. Я к тебе уже не приду. Не бывать нам с тобой вдвоём. Я останусь в своём аду. Оставайся и ты в своём. Иногда лишь приснится сон… 1993

«Как ты там, за рубежом…»

Далии Трускиновской

Как ты там, за рубежом, у стеклянных побережий, где февральский ветер свежий так и лезет на рожон… Та ли прежняя зима в городках, где даже тюрьмы до того миниатюрны, что уж лучше Колыма… Ты в моём проходишь сне мостовой черногранитной за новёхонькой границей в новорожденной стране. Взять нагрянуть невпопад в город вычурный и тесный под готически отвесный прибалтийский снегопад. Ты откинешь капюшон, на меня с улыбкой глядя. Растолкуй мне, бога ради: кто из нас за рубежом? 1994

«Так неистово светла…»

Далии Трускиновской

Так неистово светла грань весеннего стекла, что хотел бы жизнь растратить — да растрачена дотла! Четвертованная грусть. Четвертованная Русь. Я к тебе через границу и ползком не проберусь. Кружевные берега да непрочные снега — всё как есть перечеркнула полосатая слега [15] . Вот и водка налита, да какая-то не та: вроде пробую напиться — не выходит ни черта. Колобродит у окна одичалая весна. Впору гибнуть за Отчизну, хоть и бывшая она… 1993

15

Слега — толстая жердь; здесь — пограничный столб.