Бал поцелуев
Шрифт:
— Подготовиться? — Он с интересом посмотрел на меня, продолжая вести за руку, как ребенка, по длинному полупустому коридору к очередной лестнице. Мы с Евой комплекцией пошли в маму, миниатюрную брюнетку. Отец же был высоким и довольно крупным, а еще ярко-рыжим, несмотря на припорошенные сединой виски и короткую бородку. — Платья вы забрали еще вчера, маски, насколько знаю, тоже.
— Маски, ха! — фыркнула я, тряхнув короткими хвостиками, в которые были затянуты волосы. — Ничего ты не смыслишь в делах девичьих, па! Для начала надо принять ванну…
— Ты только что из душа, — парировал отец.
— Другую ванну! Со специальными
— Успеешь! Целый день впереди, — отмахнулся он, а я обреченно вздохнула. Не вышло соскочить «с поводка», увы.
Идти не хотелось, будто меня вели не на стандартный для псионика осмотр, а на заклание. В детстве Ева храбро делала прививки, а я тряслась как осиновый лист и искала любой способ увильнуть от этой во всех смыслах полезной процедуры. Боялась именно врачей, а не боли, а еще их стерильно чистеньких беленьких кабинетов. Попадая туда, чувствовала себя запертым в клетке зверьком. С годами этот иррациональный страх прошел, во всяком случае, я так считала.
— Успокойся, Кристина. Твоя инициация должна быть зафиксирована, ты сама это прекрасно понимаешь. — Отец ободряюще сжал мою ладонь. — Все будет хорошо, малышка, — назвал, как в детстве. И с теми же ласково убеждающими интонациями.
Его бы уверенность вселенной в уши!
Я не сомневалась, что на одном из подземных уровней уже целый консилиум собрался. Будут сканировать и щупать, как лабораторную мышку, бедную маленькую меня. Главное, чтобы не увлеклись и не препарировали. А то знаю я этих… светил науки! Мама наша была ксенобиологом. В отличие от папы практикующим. И ни к чему хорошему это не привело.
Когда нам с сестрой исполнилось три года, она погибла во время взрыва в лаборатории. Остались только слайды и видеозаписи с ее участием, а еще голографическая няня, у которой были мамин голос и лицо. Самое обидное, что и при жизни ее виртуальная копия так часто нам заменяла мать, что мы на полном серьезе называли ее мамулечкой. А все потому, что для великого ученого главное в жизни не дети, а работа. Ева скучала по маме до сих пор, хранила ее подарки. Я же все давно выкинула, желая как можно скорее перевернуть эту страницу нашей жизни.
— А если собрание затянется? Метка ведь странная… — снова завела свою песню я.
— Именно поэтому откладывать осмотр нельзя! — сказал как отрезал папа.
В этом был он весь. Большой, целеустремленный, упрямый… овен! Переспорить его у нас с Евой никогда не получалось, хотя Ник порой одерживал победы в их словесных баталиях. Жаль, что его сейчас рядом нет. А впрочем, хорошо! Брат наверняка занял бы сторону отца, и тогда не видать мне бала поцелуев как собственных ушей, а у меня на него грандиозные планы. Главное, пережить это утро.
Навестив нас спозаранку, папа сильно заинтересовался необычной расцветкой моей метки, расспросил об инициации, о которой я поведала лишь часть правды, затем что-то записал в свой электронный блокнот, сделал пару коротких звонков и сообщил, что через час меня ждет ученый совет. Час всего! Мы уснули с сестрой на рассвете, а он мало того что бессовестно нас разбудил, так еще и внезапные смотрины мне организовал. Нет чтобы отложить всю эту канитель на завтра!
В результате
На единственную пару, заявленную в сегодняшнем расписании, Ева отправилась одна. Я же вошла за ручку с папой в ярко освещенный белый зал, где за длинным столом сидели одетые в белые костюмы люди во главе с нашим импозантным ректором. И старый детский страх вернулся, словно снежный ком, вызывая подсознательное желание сбежать. Почуяв это, отец крепче стиснул мою ладонь. Я зажмурилась, подавляя фобию. Затем открыла глаза, всмотрелась в лица собравшихся… м-да. Жадные пытливые взгляды, полные исследовательского азарта. Чую, пыточное утро затянется.
Ведь для них я мышь… всего лишь маленькая подопытная мышка, которую сейчас будут приносить в жертву науке. Тот самый запертый в клетке зверек из далекого детства. А может, и не очень далекого — мне ведь еще нет восемнадцати.
Несмотря на грустные мысли, втайне я все же надеялась, что господа ученые сами идентифицируют мой дар и погружение в капсулу Иоши не потребуется.
Ошиблась!
Еванжелина
День начался внезапно.
Мы с сестренкой едва глаза успели закрыть, как в квартиру, подобно рыжему осеннему вихрю, ворвался папа. Обнаружив трехцветную метку на щеке Крис, он потащил ее на осмотр, запретив мне пойти с ними. Лучше бы разрешил, учитывая мандраж нашей умненькой балбески. Она с детства боялась подобных мероприятий, и даже на плановую сдачу анализов каждые три месяца я отводила ее едва ли не силой. Но разве папочку переспоришь?
С другой стороны, у меня этим утром тоже дел хватало. Прежде всего я попыталась выяснить, как дела у моих телохранителей, особенно у Рона. Отец, пока Крис принимала душ, обмолвился, что оба живы, но подробности ему были неизвестны. Мне этого показалось мало, поэтому перед лекцией я позвонила еще и в приемный покой больницы, где получила примерно такой же малоинформативный ответ. Лично к ребятам не поехала — меня бы к ним действительно не пустили, так как ни родственником, ни близким другом я для них не являлась.
Да и как объяснять свой визит в случае удачи? Это вчера я была семнадцатым поющим с черным лицом и в монашеском балахоне, а сегодня — Еванжелина Ландау, ведьма с синим спектром. Что, позвольте спросить, этой ведьме делать в палате квазаров? Правильно, нечего! Одним словом, лучшего способа спалиться придумать сложно. И хотя логика полностью оправдывала мое бездействие, на душе все равно было паршиво. Вкупе с переживаниями за сестру это сильно выбивало из колеи.
Решив отвлечься, я достала папку, в которой лежал рисунок, отданный мне Каем, и принялась его рассматривать, неосознанно перекладывая изображение на музыку. Черно-белая с алыми вкраплениями абстракция при длительном изучении начала двигаться и расслаиваться, превращаясь в сложный ажурный клубок. Исключительно в моем восприятии! Для остальных это по-прежнему был плоский лист с непонятными каракулями.