Балаустион

Конарев Сергей

Но и эти незначительные движения лицевых мускулов подчиненного не остались незамеченными лохагом.

– В чем дело, эномотарх? – проследив за взглядом Антикрата, офицер резко обернулся.

Так Леонтиск впервые столкнулся с Ламахом, впоследствии полководцем прославленным и легендарным. Ранее, несмотря на то, что всю сознательную жизнь прожил в Спарте, афинянин никогда не встречал этого человека. Быть может, потому, что тот служил в Священной море еще когда Леонтиск был зеленым юнцом.

На вид Ламаху было лет сорок с небольшим. Подтянутая, ладно

скроенная фигура, в округлых плечах чувствовалась немалая сила. Овальное смуглое лицо, темные, резко очерченные губы, нос со слегка вывернутыми ноздрями. Выпуклый, двумя блестящими шишками, лоб, а под ним – глаза. Серо-стальные, холодные. Взглянув в эти ледяные осколки, Леонтиск почти пожалел, что не отдался в руки преторианцев.

– Что происходит? – сухо спросил лохаг. Узнав одного из воинов, сопровождавших злополучных беглецов, он обратился к нему. – Аристагор?

– Командир приказал сопроводить их к тебе, господин лохаг. Вернее, к… – охранник неуверенно поглядел на Антикрата.

– Неужели? – офицер повернулся к эномотарху. – Происходит что-то особенное, не так ли, эномотарх Антикрат?

– Э-э… – Антикрат решительно не находил, что ответить. – Не могу знать, господин лохаг.

«Но догадываюсь», – говорил его мрачный взгляд.

– За ними гнались римляне, вот мы и решили, вернее, наш командир решил… – начал объяснять Пойкил, но Ламах взмахом руки оборвал его.

– Спасибо, рядовой. Можете идти. Оба. Вы дело сделали, остальное мы узнаем без вас. И ты, эномотарх, тоже вернись на пост. Я позову тебя, если понадобится.

Оба охранника отдали честь и удалились. По тому, как поспешно они это сделали, Леонтиск понял, что лохаг Ламах пользуется весьма специфической славой. Антикрат отошел столь же быстро, хоть и не так охотно. Глянув на Энета, афинянин удивился выражению беззаботного спокойствия, написанному на лице друга. Похоже, здоровяк считал, что все трудности позади. Ненормальный!

– Итак, молодые люди, у вас есть ровно тридцать слов, чтобы описать, в чем дело, – зловеще проговорил лохаг.

Леонтиска покоробил этот уничижительный прием: его обычно использовали учителя в агеле, чтобы приучить воспитанников коротко и ясно излагать свою мысль. Что он о себе вообразил, этот человек? Они – не кто-нибудь, а «спутники» самого Пирра Эврипонтида.

Однако обиду пришлось проглотить. Сжато, стараясь не считать по детской привычке слова, молодой афинянин рассказал, что произошло. Ламах слушал молча, сверля его тяжелым взглядом.

– Итак, вы воспротивились законной попытке именитых иноземцев исполнить постановление эфора. Нанесли ущерб здоровью одного из этих иноземцев, – слова лохага падали как камни в медный щит.

Последние надежды Леонтиска на благополучное разрешение приключения улетучились. «Интересно, он сразу прикажет отвести нас к римлянам, или сначала подвергнет наказанию? – с тоской подумал он. – Плети… подземелье… что еще можно придумать, чтобы показать римлянам, что Священная Мора не имеет к случившемуся никакого отношения? А может, он велит Антикрату…»

Афинянин бросил взгляд на бледного товарища, застывшего в отдалении. Прости, дружище, мы и тебя подвели…

– Напали на солдата Священной Моры, стоящего на посту. Нанесли ущерб имуществу государства Спартанского…

«Ладно, пусть будет подземелье. Опыт, клянусь богами, уже имеется. Все равно царевич нас вытащит. Рано или поздно».

– Вовлекли в преступление нескольких военнослужащих Священной Моры и собирались вовлечь еще как минимум одного, – лохаг напоминал судью, зачитывающего приговор. В какой-то степени так оно и было.

«Жаль Корониду, – внезапно вспомнил о девушке Леонтиск. – Опять я обманул ее, обещал придти, а сам…»

– Все эти поступки возмутительны и совершенно недопустимы, – продолжал Ламах. – Вас ждет армейский трибунал и суровое наказание. Вы, надеюсь, это понимаете?

– Да, господин лохаг! – хором ответили «спутники». Леонтиск вздохнул. – Мы готовы принять наказание, каким бы оно ни было.

– Каким бы оно ни было! – передразнил лохаг. – Тебя, афинянин, изгонят из города без права когда-либо вернуться. А ты, здоровячок, скорее всего, навсегда попрощаешься с военной службой и будешь зарабатывать на жизнь, куя подковы или таская тюки с кораблей на пристань. Вот чего вы добились своим ребяческим поведением.

Друзья стояли перед офицером. Бледные, растерянные и подавленные.

– И ради чего все это? – Ламах поджал губы, скрестил руки на груди. – Всего лишь желая досадить римлянам? И это стремление стоит того, чтобы поставить крест на всей дальнейшей жизни? Как это называется? Глупость? Щенячье бунтарство?

– Нет, господин лохаг, – Леонтиск поднял голову, чувствуя, как кровь прихлынула к щекам. – Это называется ненависть.

Ламах поглядел на него, долго и пронзительно. Затем кивнул каким-то своим мыслям и тихо проговорил:

– Хорошо, идите.

– Что? – Леонтиск не поверил ушам.

– Эномотарх!

Антикрат подошел, с тревогой переводя взгляд с друзей на начальника.

– Проводишь своих товарищей до боковых ворот. Так, чтобы никто не видел.

– Слушаюсь, господин лохаг! – Антикрат и не пытался сдержать служебное рвение.

Леонтиск, от изумления забывший закрыть рот, вытаращился на Ламаха. В серых глазах больше не было льда.

– Благодарности не надо, солдаты, – улыбка тенью скользнула по серым губам. – Служите Элладе, и вредите ее врагам.

С этим лохаг повернулся спиной и не спеша пошел прочь по коридору.

Немного спустя, уже шагая за Антикратом по мозаичному полу открытой галереи, Леонтиск, оглянувшись на охраняющих справа и слева солдат Священной Моры, тихо спросил у идущего рядом Энета:

– Ты что-нибудь понял?

– А, чего там, – пожал тот литыми плечами. – Я знал, что все закончится ладно.

– Сто тысяч демонов! – прошипел Леотихид. – Уже без четверти полдень! Где этот мерзавец Полиад? Я велел ему доложить, когда афиненок появится из Персики и пойдет к месту свидания.